Ленка, я тебя всегда помню.

Кто займет особое место в вашей душе, с кем вы будете разговаривать сквозь космос в минуты тишины — не вам это решать. Богиня времени сама расставит приоритеты.

Она пришла к нам в класс после восьмого. Он был выпускным, и в 15 лет можно продолжить учиться дальше в техникуме, профтехучилище, или ещё два года в школе.
В соседней школе, в которой понтов «центральнийшей» на всю провинциальную столицу ещё больше, чем в нашей, произошел то ли слив, то ли забастовка, но из неё только к нам в класс, то есть через сквер, последовательно перевелись человек пять.

Я была крайне ненадежной соседкой по парте, потому что вечно отсутствовала на занятиях из-за турниров по шахматам. С учетом, что во многих кабинетах по 20 парт, а у нас в классе в связи с внезапным притоком образовался сорок один ученик, то именно я и оказалась сорок первой. Слава Богу, что в голове у меня уже тогда было так замусорено, что хорошо я хоть при ходьбе не спотыкалась, ни то что обратить внимание, что у меня сплыло постоянное место в классе.
Сплыло, потому что к нам перевелась Ленка. И её по дружеским связям усадила рядом Ира, с которой я последний год и сидела за партой и ходила домой. Она мне просто сказала:
— Пересядь туда, — и ткнула рукой на пустое место на соседней парте.
В последствии Ира работала санитаркой в психушке и задатки, видимо, проклевывались с юности. Я пересела прямо впереди своего прошлогоднего места.

Нам тут же «приплыла» контрольная по математике «для проверки памяти». Мне сзади вцепились в плечо и начали трясти. Барабанила по мне Ира, чтоб я немедленно дала Лене списать. То есть долги при разделе имущества за мной остались.
Листик с контрольной пришлось передавать раза три – по мере решения задачек. При этом я каждый раз задумчиво глазела на Лену, как на новые ворота. Она переписывала и возвращала. Мы вместе получили «отлично». Лена дома удивила своих родителей, что в новой школе её успеваемость по точным наукам резко пошла в гору. Так мы и познакомились.
Лена с Ирой образовали новую ячейку общества – стали сидеть за партой и ходить домой вместе, я иногда присоединялась к ним. Но нам с Леной, после Иры ещё оставался большой отрезок, на котором мы очень подружились. В основном рассказывала она. И это продлилось на годы: в институте, и потом-потом. Теперь я общаюсь с космосом и, наконец уже всё рассказываю только я.

Ленын папа работал в Обкоме партии главным финансистом, и нам полагалось по дороге огибать здание Обкома партии, потому что:
— Я как ни иду, он всё «как раз я вставал достать документы из сейфа».
То есть папа из окна «пас» как и с кем Лена идет домой, и это её раздражало.

Именно она первая рассказала мне треш о БХСС. Оказывается, её папа учился в Высшей школе БХСС и ещё на студенческой практике вскрыл серьёзное сетевое хищение. Поэтому по распределению мог выбирать из многого, но он твердо настоял: «только Луганск», хоть его и отговаривали. Лена к тому времени ещё даже не родилась, но выбор отца сильно не одобряла.
Папа уволился из БХСС через несколько лет в звании капитана, потому что, дальше идёт ехидная Ленына цитата: «Проклятые алкоголики и взяточники не дают расследовать до конца ни одно дело». Это по моей реконструкции могло происходить ещё в конце шестидесятых. И папе тогда предложили возглавить КГБ Старобельского района. Он категорически отказался потому что, опять Ленына ехидная цитата: «И что я буду там делать? Шпионов в огородах ловить?». Жизнь сошлась на том, что он стал главбухом Обкома партии, чем остался доволен: работа соответствовала всем его критериям. В те годы коммунистической гегемонии через бухгалтерию Обкома проходил контроль и распределение расходов на всё капитальное строительство в области, и многое другое.

Ленына мама преподавала в сельхоз- институте высшую математику, и ей как и всем-всем-всем в этом институте был «нарезан» участок «для практической полевой работы». На этот участок по выходным периодически ездили всей семьёй: «Потому что мы не садисты какие-то».
Ещё с ними жила уже глуховатая бабушка –пенсионерка, в прошлом учитель украинского. Пенсия и стаж у неё были небольшими: «Бабушка пошла работать когда дедушка умер. Потому что сначала он содержал семью, мы ж не бесхозные какие-то».

Дом в котором они жили это «обкомовская» одноподъездная шестнадцати- этажка с планировкой: очень большой коридор –холл, и две комнаты. Чтоб не ранить отсутствием личного пространства тонкую душевную организацию Лены и бабушки, то большая родительская двуспалка разместилась в этом самом холле. Лене досталась маленькая комнатка с лоджией, а бабушке — диван в зале. И никто не ругался, не воевал против посягательств на свою ауру. Глубинная суть двухкомнатности, очевидно, сводилась к месторасположению квартиры — возле папиной работы и остановки, с которой весь транспорт довозил маму до работы. Поэтому о перемещении в квартирку побольше, но в другом районе не было и речи.

И кстати, Лене, чтоб добраться до института и обратно, не приходилось ни единого раза переживать стресс от перехода проезжей части улицы, потому что в траекторию был задействован единственный в городе подземный переход.

У Лены ключи от дома отсутствовали, потому что бабушка всегда на месте. И когда Лена приходила домой, звонила и барабанила, а ей никто не открывал, она проделывала сложное энергетическое упражнение:
— Расслабляешься и углубляешься в себя: если тебя не одолевают плохие предчувствия, то значит – спит, и надо тарабанить дальше.

Вообще система поиска интуитивного решения нашла в Лене благодарного последователя. Примеры:
1. Стоит Лена у киоска «Союзпечать», пока я выбираю чего бы и ещё прикупить, и думает с журналом в руках. Я говорю: «Плати уже и пойдем». Лена: «Подожди. Я решаю что лучше: три рубля или этот журнал». Потом Лена решает, что всё же три рубля лучше, и мы уходим.
2. Я рассказала, что в Киеве на Крещатике все пошли в магазин тканей, а я осталась ждать на лавочке. Лена удивляется:
— Почему ты не пошла со всеми?
— Потому что я ничего не понимаю в тканях.
— Если бы ты увидела действительно хорошую ткань, то моментально разобралась бы в этом.
3. В продуктовом магазине Лена решает что ей надо купить и я узнаю что тут действует двух-бальная шкала:
что хочется ей // что хочет её организм.
Верхний слой наносной, а вслушиваясь в организм, Лена определила что надо покупать не колбасу, а чернослив.

Дома у Лены разговаривали на украинском. Я очень удивилась.
Поскольку я очень серьезно отношусь к своей семейной истории, то конечно же рассказала про своих бабушек и дедушек и 1915 год. Мне тоже раскрыли эту тему с точки зрения украинских селян. Мне рассказали про Голодомор:
-Как тут можно было голод устроить: тут палку в землю воткни, и она корни пустит.
Я не смогла до конца поверить в такое, особенно про годы, но по крайней мере услышала. На моё:
— Почему же они не уезжали?
Добила объяснением:
-Так не выпускали. Оцепили и не выпускали. Тут страшне шо было.

Особым персонажем Лениных рассказов была её вторая бабушка: она и поныне жила в деревне. Семья носила именно её фамилию.
— В старые времена по ЗАГСам не бегали.
Когда вся семья ездила её проведывать, то упоминать части тела и внутренние органы не полагалось. Потому что когда бабушка слышала: «Печень прихватило», «сердце болит», «почки набухли», то отвечала: «Як ви их разбираете? Я скильки рокив на свете живу, то доси не знаю где та печенка, де ти почки».
— Но ведь она так тяжело работает в поле, — удивилась я.
— За то ей никто голову не морочит. Вот вышла бы она на работу в бухгалтерию, то быстро бы разобралась, где у неё сердце, а где у неё почки.
-Как она в таком возрасте одна там управляется? — не могла понять я.
-У нее всё в идеальном порядке. Она погостить к нам приехала, потому что ей скучно дома стало. Тогда мы её на свою дачу повезли. Она как вышла: «Шо ж вы тут всё так запустили!» И пошла как трактор по полю. Мы еле втроём за ней ползли.

Достойные примеры заведенных в их семье порядков заставляли задуматься о том, как же заведено у меня дома. Примером послужила весёлая иллюстрация: моя мама напекла гору «рогаликов» с орехами и после этого вся семья собралась идти в кино, но мой брат передумал. Когда мы вернулись, то застали переевшего брата и немного рогаликов в миске. Он изрек: «Успевать надо».
У Лены дома всё сразу делилось на честные кучки, и каждый мог использовать свою долю во времени как хотел, хоть всю неделю есть, когда остальные уже шесть дней как забыли. Об этом я узнала чаёвничая у Лены на кухне за круглым столом, когда она заботливо поправляла салфеточку на «своей» вазочке с печеньками.

Её родители — пара: финансист и математик вели домашний учет на высочайшем научном уровне. У них имелась тетрадь для записи чего и сколько в каком году наконсервировано, какой урожай собран с дачного участка… У нас дома такого учета не было. Мой отец — строитель, прораб, поэтому у нас имелись дом без короба под крышей, крольчатник, адаптированный под нутрий, которых тоже не было, и теплица, в которой выращивали помидоры и огурцы, скорее чтоб вечером для развлечения поливать и иногда рвать на салат.

Со временем вскрылись истоки школьного крышевания Лены со стороны Иры. Лена была почему-то скажем так: сильно закрепощённая, и не могла представить, как переходит в другую школу, в чужой класс. А в своей старой школе она дружила с Олей Шаблиной, Ирыной соседкой. Там в гостях у Оли девочки много лет назад и подружились. Вот Ира и взялась шефствовать, она сказала, что Лена будет сидеть рядом с ней. Лена удивилась:
— Но там место занято.
— Отсадим.
— А вдруг она не захочет?
— Захочет. Куда денется.
— А вдруг она скандалить будет?
— Вот увидишь — не будет.
Всё так и было. Отнесём это на мою легендарную покладистость.

IMG3/534661576666455

После школы мы совершенно случайно поступили в институт на одну и ту же специальность «Учёт и анализ хозяйственной деятельности».

С учетом имеющихся по городу вариантов: учитель, врач, агроном, инженер и рекомендаций моей мамы — инженера: «Мы – инженеры сидим чертим, а бухгалтерия вся по магазинам ходит», и сформированному мною на уроках черчения стойкому отвращению к этому занятию, я определилась сдавать документы на экономиста. Основополагающее влияние на мой выбор профессии положила фраза из кинофильма «Служебный роман»: «Если бы не было статистики, мы бы даже не подозревали о том, как хорошо мы работаем».
И поехала я сдавать документы в институт. Всю дорогу в автобусе решала: «На «снабженец» подавать, или на бухгалтера?», и решила что «Снабженец» звучит красивее, и связано с путешествиями — командировками, а я это любила — другие города смотреть. Пришла в приёмную комиссию и… Забыла паспорт, пришлось вернуться домой.
Дома мне брат посоветовал: «На собеседовании спросят: «Почему вы выбрали именно эту профессию?», а ты скажи, что очень любишь считать чужие деньги».
Под воздействием смешного совета брата, решила уже в пользу: «Бухгалтер звучит лучше». Ну и мне на ходу объяснили, что профессия «бухгалтер» — это универсально, он легко может работать и плановиком, и снабженцем, а наоборот- нет. И самое — самое главное: у снабженцев была «начерталка» — они рисовали какие-то ужасные для меня схемы складов, а черчения требовалось избежать максимально, бухгалтера не чертили ничего.

Так мы с Леной, каждая своим резоном и попали учиться на одну специальность, где все четыре года вне зависимости от названия дисциплин, изучали материалы партсъездов и работы Ленина- Маркса- Энгельса. Было нудно, но не напряжно, с черчением и сопроматом — не сравнить. Тем более мой брат только что окончил электромаш и я видела, что это точно мне не нравится.
Нас — бухгалтеров было три группы по двадцать пять человек, и на них приходилось всего четыре пацана, три из которых — в моей группе. Один — очень некрасивый с вытянутым лицом, по имени Гена почему-то носил зеленый костюм, но его «замели» в армию после первого же курса. В 1983 году в стране со студентов стационара сняли существовавшую все годы ранее отсрочку на период учебы. Из четырёх пацанов у нас осталось два, один уже отслужил, другой — «их бин больной».
Хоть коммунисты и говорили о преемственности, но вот вам и преемственность, только Брежнев осенью 1982 умер, как новый руководитель — Андропов повел страну новым курсом, к новым рубежам.

В «рубежи» Андропова входило в дневные часы проводить рейды по кинотеатрам с вопросом: «Почему вы не на работе?» И самое интересное нововведение в борьбе за дисциплину — в зиму 1982/83 стали закрывать входные двери в институт за пять минут до первого звонка, а открывали только через сорок пять минут. То есть если опаздываешь на минуту, или даже придёшь за четыре минуты до занятий, то не попадаешь на них совсем. Ну как на поезд… Нет! За поездом минуту можно ещё бежать, а прийти за четыре минуты до — так пол вагона делает. Как на самолёт! Напомним, что этот забавный эксперимент над людьми был поставлен в зиму 1982/83, а транспорт ходил не очень: гололёд, заносы, аварии.

Когда студент прогуливал без уважительной причины, то полагалось за это писать реферат на пятнадцать листов, естественно от руки. А вот когда преподаватель опаздывал и в итоге не попадал на работу? Особенно если это — лектор на аудиторию от семидесяти до ста пятидесяти студентов, а то и ещё больше.
Рассказывали, что добрая буфетчица с первого этажа в первые дни кого-то пускала через окно, но её уличили, предупредили под страхом увольнения, и эту нишу пресекли запугав добрую женщину. Тогда на этот утренний час, во избежание разночтений, он стала уходить от окна подальше, чтобы не портить отношения и не рвать себе сердце при виде стучащих, просящих.
Следующее «окно» возможностей для преподов как-то проникнуть на свою лекцию, это — опять окно, но уже на втором этаже. И некоторым, например преподу высшей математики, у которого автомобиль заглох, пришлось лезть по дружественно сброшенной со второго этажа простыне. Такое тоже было.
К лету эту интересную практику прекратили, решив: » Если студент захочет прогулять занятие, то он и сам не придёт, и нечего искусственно ставить заслоны, не пуская их на лекции». Так что как преподаватели своих коллег через окна второго этажа на простынях затаскивали — осталось в дымке памяти как мираж — недоразумение.

В институте мы с Леной попали в параллельные группы, а на лекциях плотно узурпировали для мирных бесед последний ряд, и все годы сидели рядом. А потом вместе возвращались домой, в хорошую погоду — не редко, что и пешком, а это — часовая прогулка.

Однажды в 1983 зимой я зашла к врачу в нашем институтском профилактории, потому что опоздала на первую пару — без пяти восемь закрывали вход в институт. Стоять на улице было холодно и не хотелось получать прогул с написанием реферата, поэтому совместив высвободившийся утренний часик с насущной необходимостью, я строем со всеми другими опоздавшими, отправилась в нашу поликлинику. Там, даже если у студента не смогли найти окончательно никаких заболеваний, выдавали справку, что в это время он посещал врача, и это прекрасно проходило за отмазку отсутствия — тира уважительная причина, боролся за своё здоровье. Я пришла к терапевту: «У меня в ухе стреляет». Это была чистая, хоть и не проверяемая правда. Благодаря андроповским реформам запустить себя мне не дали. Опоздав на одну минуту, я отправилась домой на неделю лечиться. Чуден мир.
Неожиданно именно тогда Лена пригласила меня в кино. Обычно я не могла её допроситься составить мне компанию. Но я была дисциплинированным ребенком — раз болею по справке, значит сижу дома. И так позвав меня раза три, Лена разозлилась: «Может они там в профилактории план по больным не выполняют?». Моя мама тоже стала настаивать, что мне как-то и на занятия пора, но мне реально два раза продлили лечение. Что ж я против врачей пойду? Врач спрашивала: «Ещё стреляет? Да? Продлеваем». Может они с Андроповым мою жизнь спасли, а может я стала шапку на уши глубже натягивать, но как–то вылечилась. У меня тогда была кроличья шапка мужского покроя.

В нашей скромной больничке Лена отмечала нелёгкий труд гинеколога. И говорила. что если увидмт её висящей на столбе, то не удивится. Почему? Потому что та постоянно орёт врачебные тайны. Сколько «залетевших», абортов, триппера… Разгорячёно матеря лёгкое поведение и необдуманные поступки ветреной юности, эта врачиха кричала статистические данные. Короче, от нашего гинеколога лучше было бы держаться подальше,если появлялись проблемы.
Лена очень переживала про запираемые в институт двери, но именно с преподавательской точки зрения, наверное из-за мамы. Её маме на работу в Сельхозинститут приходилось ездить через весь город. Лена говорила, что если студент не пришёл на первый час пары, то это его личное дело. А вот если препод на лекцию опоздал? Его в большой аудитории двести человек ждет, а дороги зимой какие! И троллейбус может сломаться, и вообще транспорт зимой перегружен. Но тут Андропов быстро умер, и в стране прекратили бороться с опозданиями.

Оригиналов среди преподавателей почти не было, разве что Людвиг Васильевич — очень высокий, тощий и слегка восковой. Он вел теорию вероятности, и его курс лекций абсолютно не совпадал с каким-либо учебником, готовиться к экзаменам возможно было только по конспекту, о чём я узнала несколько поздно. Но оригинален он был в том, что обычно почти всей группе ставил на экзамене двойки.
Поскольку у меня от его лекций набиралось штук десять обрывочных страниц, то при всем желании выпутаться шансы отсутствовали, хоть в библиотеке были взяты три учебника разных авторов. Эффект был такой, как если бы мне надо было сдавать английский, а я набрала три учебника испанского — буквы вроде похожи, но и только.
После законной «двойки», а это была первая из двух, за всё время обучения мною полученных, я выцепила чей-то конспект и чьи-то подробные шпоры — бомбы, которые собрала в столах после экзамена. Принесла всё богатство домой, разложила и совместив, за ночь в ужасе выучила.
«Бомба» это лист, на котором полностью написан ответ. Её надо ловко во время подготовки к вопросу вытащить и положить на стол, как – будто ты прямо сейчас это настрочил. Только доставать надо не сразу, а через время, с учетом вероятности написания в зависимости от длины ответа, для начала изображая, что ты что-то пишешь. Целая наука! Я никогда их не писала, легче выучить, чем столько писать. Но наши девочки — экономисточки были очень добросовестными ученицами и строчили «бомбы», переписывая чуть не весь учебник, что внушало определённые подозрения преподавателям: «И вы это всё, прямо столько, прямо сейчас написали? Да? Надо же!» Так что с этими шпорами можно было жить. А я так с испугу выучила, что Людвиг Васильевич на пересдаче, задав мне несколько дополнительных вопросов, был восхищён глубиной подготовки, поставил «хорошо», сокрушаясь, что «отлично» не может — на пересдаче по правилам один балл снижается автоматически. То есть, чтобы получить «хорошо», надо отвечать на «отлично». И предположил, что я перетанцевала на дискотеках, на которых я сроду не бывала. Я просто переобщалась на его лекциях с Леной, не думая, что надо хоть конспект потом у кого-то переписывать, а полагаясь на учебники, которые открывались только за три дня до экзамена.
Но любопытен как экземпляр Людвиг Васильевич был ещё и тем, что работая старшим преподавателем на кафедре «Прикладная математика», поставил «два» дочери заведующего кафедры, учившейся на год нас позже, и почти всей её группе.
А у этой девочки мама — преподаватель этого же вуза только — только умерла после продолжительной болезни. И тогда заведующий кафедрой, который по своему предмету «двоек» вообще не ставил, и был очень толерантный к студентам, через пару дней пришёл принимать экзамен в группу, где училась уже дочка самого Людвига Васильевича, ровесница его девочки. Было плохо, очень. Уж не знаю, что Людвигу Васильевичу дома сделали благодарные жена и дочь, но не думаю, что хорошо.

По бух. учету Лидия Костырко – заместитель заведующей кафедры, которая прерывала лекции для отступлений о том что «наукой заниматься не всем дано», и дальше про то, как она училась в Ленинградской аспирантуре. В эти отступления, прекращались всякие беседы, мы затихали, поднимали головы и начинали внимательно слушать опытного педагога про её славные времена, про то, как трудно было по утрам добудиться аспирантов, если надо было срочно найти кого-то на подмену отсутствующего преподавателя. Или как недавно тяжело уговаривали и отправляли в Питер уже её ученицу — нашу преподавателя — ассистента, которая плакала, страдала и не хотела ехать: «Как же я поеду? Как же муж? Как же дочь?». «Муж там как раз совершенно не нужен», — учила Костырко. Ей виднее, она же там уже отучилась.
Однажды Костырко даже притащила своего Ленинградского научного руководителя – очень старенького профессора, просто древнего. Он нам прочитал три лекции при полном аншлаге, все отложили и бутерброды, и маникюрные ножницы, слушали заезжую знаменитость. Старичок тоже от нас «протащился», сказал, что в Питере свои студенты его так не слушают. И он преподал первый практически полезный совет по линии финансов, который я запомнила: «Учет по цехам надо прикидывать в течении месяца, и если видишь, что прёт прибыль, а это значит придется платить налоги, то надо немедленно что-то ставить на ремонт, и перекрывать затратами большую прибыль».

В моей группе учились ребята постарше, перешедшие с подготовительного отделения, после техникумов. И они отмечали, что в техникумах учат лучше, чем в институте — там сплошная практика по заполнению бланков.
За то я за эти годы смогла прочесть тонну книг из всех областей знаний. Каждый раз поближе к сессии при виде очередного нудного учебника о преимуществах социалистической экономики, например по «калькулированию себестоимости», «банковской системе СССР», или ещё чему, хотелось читать про затонувшие корабли, громкие преступления и мемуары великих. Наш факультет, как самый секретный, был единственный в институте, где абсолютно не было иностранцев. Видимо, экономика СССР, как ядерная физика была закрытой для иностранцев темой.

Лена была не только в курсе всего, но и давала объяснения «скрытым механизмам» происходящего.
Когда заведующая кафедрой Инна Павловна, высокого роста, широкой кости, размашистых жестов и черно-каштановых волос яркая женщина, только -только защитившая докторскую диссертацию по Анализу Хозяйственной Деятельности, вещала о значимости: «Докторская степень это прорыв в науке. Надо не просто что-то изобрести, а и внедрить в производство», то Лена, глядя на нее, резюмировала: «Такая стены прошибёт и заставит убедиться в значимости. Конечно, когда она уйдет со своей справкой о внедрении, то они потом выкинут всё, что тут навнедряли, и будут дальше работать, как и работали».
Ещё был Сабир Абдулович, с интересным акцентом молодой крепкий и красивый преподаватель статистики, прерывавшийся на сплетни о Муслиме Магомаеве. Его сплетни сводились к тому, что у Магомаева было трое детей от первого брака, он на них платил огромные алименты, на которые можно было бы жить и не работать. Эти сплетни не нашли ровно никакого подтверждения во всей будущей желтой прессе. Но в те годы пресса была исключительно красной и сверять его рассказы было не с чем.
И по рассказу Лены этому Сабиру, который жил в преподавательской общаге и «дружил» с пышной блондинкой, из родного аула прислали с детства «сговорённую» юную жену, которая однажды просто приехала к нему в национальной одежде и села под дверь.
-И?
— А куда ему деваться? Забрал, женился.
-Но!
— Он же не хочет, чтоб его семья прокляла и от него отказалась.
Возможно что этот рассказ имел столько же оснований, что и рассказы самого Сабира о Магомаеве.
Вот интересно что в отличие от Костырко и Инны Павловны, Сабир говорил о своей кандидатской диссертации только исключительно как о «прибавке к зарплате» в две сотни. Научность вопроса он не затрагивал.
Вообще о диссертациях ходил анекдот, что это развёрнутое заявление с просьбой о надбавке.

По «советскому праву» лекции читала дама в парике, невероятно затянутая в корсет, всегда в костюмах черно-красного цвета, прерывавшая лекции на чтение нам своих стихов. «В костюме любви и печали,» — шёпотом восхитилась Лена, задумчиво разглядывая лекторшу. Кстати, дама она была вполне лояльная, на зачётах с экзаменами никого не гнобила. Потом организовала даже свой, первый в Луганске юридический факультет, что указывает на гигантские «тяги» в научных кругах. Не будем углубляться в неизвестные нам подробности.

С какого-то момента в Ленкины рассказы вклинилось ещё и пение. Да, Лена классно умела очень тихо петь. Она фанатела от Валерия Леонтьева, который каким-то образом стал певцом Луганской областной филармонии и ежегодно давал серию концертов в ДК Ленина. И Леонтьев даже однажды подходил к её папе, просить лечебную путевку в санаторий, называл его по имени — отчеству, Ленка была счастлива.

Когда уже все мои приятели побывали у Леонтьева на концертах должное количество раз, то, наконец, выбралась и я. Мне тоже очень понравилось. Зал был абсолютно переполнен. Наша третья подруга — одноклассница, которая тоже училась с нами на бухучёте — Инна умудрялась ходить на почти все его концерты без билета. Она «просачивалась» с толпой. Её профессионализм в этом дошел до того, что когда у неё на один из концертов уже наконец был билет, то она все равно автоматически «просочилась» мимо контролера:
— Пролезла я, стою в вестибюле, смотрю, а у меня в руке билет так и остался зажат. Что значит привычка!

Лена почти окончила музыкальную школу. «Почти» это означает — за два месяца до окончания её «накрыло», и она не пошла сдавать выпускной экзамен. Потом её «накрыло» в обратную сторону, и ей купили навороченное трех педальное пианино, и она реально дома играла классику, подбирала и играла эстраду.
Однажды она мне играла какое-то «не затягивающее вслушаться в каждую ноту» произведение, и я начала в процессе музыки ей что-то рассказывать. Она прекратила игру и сказала: «Вот Инна молча дослушала эту пьесу до конца, а ты –нет». И я запомнила, что есть ещё одно направления для моего совершенствования до уровня Инны.

Инна по сравнению со мной и сессии сдавала на порядок лучше. Она старалась ради стипендии, а за мной этой погони не было – мне её автоматом платили от кафедры физкультуры за шахматы. Но это же не обозначало, что я не учила. И сидя рядом с Инной, я прекрасно знала, что её конспект от моего был ещё более краток. Лена пояснила: «Если бы у тебя голова была как пустой чердак, то ты что — не смогла бы в ней на три дня «Финансы» удержать?» Чердак у меня всегда захламленный и засовывать туда всякие «Статистика» и «Финансы СССР» не формат.
О «краткости» конспектов лучше всего можно судить по расходу тетрадей. Была одна общая тетрадь на 96 листов, которая осталась так и не исписана за все годы. В ней последовательно конспектировались «Научный атеизм», «Этика», «Эстетика» и в конце изюминкой — «Научный коммунизм». Тетрадь смогла вобрать это всё, и ещё остались листы… Очевидно, для ежегодных писем Деду Морозу.
Так вот, разглядывая преподавателя научного атеизма Лена крайне озаботилась. Ей — первокурснице показалось, что он не без греха, то есть в тайне верующий человек. Она сказала: «У них это всех, у «научных атеистов.» И, кстати, наш препод в последствии, по слухам, таки — да с Перестройкой «переориентировался» в противоположный лагерь. Нельзя так близко шариться всуе вокруг света религий. Это я уже от себя.

В силу «семейных обстоятельств» все резонансные новинки литературы попадали и в Ленин книжный шкаф. Именно она мне первая зачитывала вслух избранные места из Эдуарда Лимонова. Я заглядывала в книжку чтоб убедиться: «Да. Там так и написано. Эти слова там отпечатаны».

Ближе к концу обучения Лена решила худеть, и сразу стала присматривать себе вещи с учетом ожидаемых выдающихся достижений. А когда она даже уже и прикупила себе юбку и блузочку на пару размеров меньше своего актуального размера, то её всегда сдержанная мама только тихо прошептала: «Странная особа». Лена это услышала, но образ мыслей не поменяла.
У нас на потоке одна девочка была на порядок упитаней остальных, но при этом абсолютно не комплексовала. Может и комплексовала, но тем не менее всегда имела при себе чем подкрепиться. Вот сидим мы на переменке между парами, Лена грустная слюну глотает и смотрит как Оля обстоятельно распаковывается — достаёт термос, раскладывает салфеточку, разворачивает увесистый пакет с бутерами:
— Все чего-то боятся, худеют, и одна Оля ничего не боится!
Я в этот момент подумала о Фаине Раневской.

Сидящим в последнем ряду открывался интересный обзор на однокурсниц. Кто в новомодных импортных электронных часах всё время ковыряется — те дружат с афганцами. Не ветеранами войны, а с афганскими студентами. Пока я пробовала уточнить с кем же конкретно, то Лена пояснила: «Конкретно — со всей республикой». Почему у неё не было романтических иллюзий? Она и ещё в школе описывала внезапно прерванный роман одноклассников: «Шибко он её полюбил, а она ему так просто не дала, и тогда послал он её гордо. Обиделся».

Лена вообще «копала в смысловую глубину», до истины в прозрачном виде. Например, услышав, что известная актриса «родила неизвестно от кого», то Лена уточняла: «Кому неизвестно? Ей не известно? Кто ещё должен знать от кого она родила?» Или углублялась во фразу: «Неудобно перед людьми!» «Перед кем конкретно? Перед соседом который вчера площадку обрыгал, или перед тётей Машей, которая отбивает чужого мужа? Или … » И народная масса, детализируясь на единичных своих представителей на глазах таяла в значимости.

В 1986 мы были уже на преддипломной практике на фабрике, изредка захаживая в институт по отдельным вопросам. И тут нас стала ловить куратор, заставляя давать подписку об отказе от алкоголя. Государственная Концепция под руководством Горбачёва стремительно мигрировала от борьбы с опозданиями к борьбе с алкоголизмом. Высказалась и Лена: «Сейчас в институте лучше побить декана, чем выпить. Вот когда будет кампания что б не бить декана, то тогда можно лучше выпить».
Я, хоть и не пила, но от подписи принципиально отказалась, сообщив куратору, что это незаконно.
Наша третья одноклассница — Инна всё подписала, хоть и не было вечера, чтоб она с компанией не заглянула в бар. Но тоже очень удивлялась: «Как странно, на первом курсе бухать было можно, а на последнем — уже нельзя».

Выпускной вечер был в формате «Огонька» в студенческом клубе. Какой у нас мог быть особый выпускной, если на три группы — семьдесят пять человек — только два пацана и сухой закон? Скучно отсидели, как на поминах. Помню только как кто-то очень плохо читал стихи Цветаевой. А перед этим почему-то именно ко мне жестоко прицепились, что ожидают этой декламации именно от меня. Я сроду на публике стихов не читала, и вообще я на публике могла только в шахматы играть, и не могла понять как отбиться. Меня доставали — доставали на глазах у Лены, пока она не вступилась с фразой: «Она что когда-то публично выступала? Ты где-то такое видела?» и от меня странно тихо отстали. Было приятно. Лена ещё так заботливо на меня посмотрела. Всегда приятно когда хоть в чем-то за тебя в жизни заступаются.

После Чернобыльской аварии в июле Лена пошла к врачу: у неё начались проблемы со здоровьем. Врач осмотрел её и спрашивает: «Вы случайно в зоне Чернобыля или поблизости не были?» Лена не была, и очень испугалась..
Помню стишок, который я два раза недослышала и поэтому он стал для меня острее смешным:
«Я стою у ресторана. Замуж поздно, сдохнуть рано». И мои вопросы к тексту:
— Где стою?
— У ресторана!
— А что рано?
— Сдохнуть! Сдохнуть рано.

IMG3/534661576666511
В стране в 1986 повытаскивали какие-то фильмы, которые некоторые считали непризнанными шедеврами, а другие склонялись, что вредная муть. Лена смотрела — смотрела и изрекла: «Сколько я смотрю эти фильмы, то на полках они лежали? Там им и самое место». Не знаю что её окончательно в этом утвердило, может: «Комиссар», но скорее «Долгие проводы».

Этот дом, в котором Лена, жила ещё и крайне замечательно охранялся. Там на первом этаже за столом круглосуточно дежурил вооружённый мент из-за квартиры первого секретаря Обкома партии. Однажды убегающего от преследования бандита занесло именно в этот в подъезд, тут его и повязали. Смешная невезучесть.
Интересно, что раньше этот же мент дежурил в доме, где жила другая моя одноклассница — подруга. Я к ней тоже в гости захаживала. А тут прихожу — мента нет. Через пару дней прихожу к Лене — он сидит. Он на меня посмотрел: «Это опять ты», я на него посмотрела: «Это опять ты!»

Вытянуть Ленку куда-то из этого охраняемого пространства было почти не реально. Как только у меня возникала такая идея, я звонила ей и слышала:
— Я только что помыла голову и не могу сейчас идти.
Мне было обидно. Я считала, что они все где-то ходят по вечерам, а я для них «не формат». Но вот однажды, когда Инна рассказывала о своих очередных похождениях между «Перником» и «Арктикой», я спросила:
— А Лена?
— Что Лена?- не поняла Инна.
— Лена что делала?
— Её с нами не было. Её вообще не вытащишь. Она вечно со своими: «Я только что помыла голову».
— Я думала она такое только мне говорит, — мне стало намного легче: «Проблема должна быть озвучена».

Но иногда Лена все же выходила вечером «в свет» позаседать с девчонками в «Арктике». Даже не знаю, как она фильтровала свои идти/ не идти. Что именно мешало или звало. Такие прямые ответы можно получить только сто раз задав прямые вопросы и тьму проверочных косвенных.

Возможно простое объяснение: Лена была домоседкой. Чем она дома занималась — я не знаю. Лично я не то что была домоседкой, я не вписывалась в компании, поэтому мне особо не с кем было и тусить. Обсуждая «вечернюю жизнь» Лена мне пояснила вопросами:
— Если тебе вечером не куда пойти, то какая твоя реакция?
— Ни какая. Буду сидеть дома.
— Вот. А некоторые если им сегодня вечером не идти в бар — воспринимают как трагедию.

Распределяли нас на работу в середине последнего курса. Первыми выбирали себе места те, у кого было больше баллов за учебу. К ним еще добавляли за общественную работу.
Я не помню, где там уже я была, но вот на последнем месте Марину Сероштан с её средним баллом два и восемь десятых — я запомнила. Меньше теоретических «три» у неё было потому что имелись какие-то не сданные задолженности. Это конечно её «сильно травмировало», с учетом того, что она только что вышла замуж за курсанта — выпускника и открепление от любой Таймыри было у неё уже заранее в кармане.

Но Марина –уникум, потому что почти все девочки на экономическом учились хорошо и старательно, они же девочки. А Марина на лекциях сидела и раскрашивала детские раскраски. Мы прикалывались, а вот прошли времена и это занятие получило своё заслуженное место и у взрослых.
Я училась так себе, но у меня стипендия была гарантирована кафедрой физвоспитания, а так бы я ради стипендии и воробья в поле загоняла.
По итогам мне попало распределение в местность со страшным названием «шахта Сутоган». Я думала сначала, что это там, где олени ходят. Оказалось, что это от Луганск километров двадцать на автобусе, но и туда я не попала. Не знаю какими путями, но меня перезакрепили за Автобазой торговли на самом краю города, и туда возил рабочий автобус. Двадцать километров зимой тоже не очень приятно преодолевать — так решила моя мама.
Всем занимался мой отец, я просто печально ходила следом. И помню, что 1 августа 1986 года я пришла с отцом на работу, но кадровик объяснила, что не все документы в порядке. А пока папа с ней разбирался, я ходила по этому зданию бывшего аэропорта, где туалетом далеко на улице.
Когда мы вернулись домой, то я так разрыдалась. Мои родители думали, что я переживаю, что меня не взяли на работу, а это я как раз от мысли, что мне там придется торчать три года.
Но на следующий же день все печати и резолюции в моих документах были проставлены, и уже и со 2 августа я потопала экономистом в бухгалтерию.
Для начала я вообще не понимала, что это за бумажки. Потом завела блокнот и стала вклеивать заполненные бланки как образцы. Примерно через месяц мутно начала ориентироваться в происходящем, купила себе книгу «Бухгалтерский учет в автомобильном транспорте», а потом ещё «Бухгалтерский учет на железнодорожном транспорте» и всё постепенно наладилось.
Базу передавали в другое министерство, что-то реорганизовывали, и главные бухгалтера менялись раз в месяц.
Вместо старой, которая от перемен изловчилась сбежать, пришла бывшая ревизор, никогда раньше главбухом не работавшая, и судя по всему ориентировалась она на моём уровне. Я сидела напротив двери в её кабинетик, и видела как она то выбросит бумажку, то в урне её опять ищет. А потом у неё всё совсем перепуталось, и она в урну «главную книгу» положила, долго её искала, радостно нашла… Через месяц, или меньше, она вернулась в ревизоры.
Я поняла — объяснять что-то мне тут особо некому, и меня отправили на соседнюю автобазу, где весь участок моей работы объяснили за день.
Тут пришла очередная новая главбух, которая хоть как-то разбиралась во всей этой макулатуре. Начальник тоже был новый, план не выполнялся, автомобили насильно для водителей переоборудовали на газ. Короче, новые времена пришли сразу же на моё первое рабочее место. Но я и застала настоящие деревянные счеты. На них наиболее опытные сотрудники проверяли расчеты после калькулятора.
Путевые листы мы уже сами не обсчитывали. Их надо было складывать пачками по заказчикам и отвозить на машиносчетный центр. Там умная ЭВМ, размером с маленький паровоз, считала круглосуточно. Но потом ко мне от одной из организаций приехала бабулька, которая пересчитывала за ЭВМ, и сказала, что есть расхождения и «вот данные за весь год». Поскольку я работала всего третий месяц, то не очень понимала, что мне делать. Но тут подошла наша очередная главбух и куда-то эту бабушку послала.
Потом меня перевели на другой участок работы: там где бензин списывают. И я должна была ходить и снимать остатки ГСМ на двух наших заправках бензина и одной – газовой. Все на территории базы.
Потом у нас кассир ушел в отпуск и мне сказали ее замещать. Я категорически отказалась, но тем не менее паспорт свой притащила и он у меня благополучно выпал из заднего кармана джинс в сортире. Его мне помоги вытащить какой-то палкой с гвоздем. И я пошла менять паспорт на не проткнутый.
Потом мне сказали что начинается первенство области по шахматам, а я была вроде чемпионкой в прошлый год, ну или в позапрошлый. Но новая (третья) главбух сказала, что в её отделе ни самодеятельности, ни шахмат не будет — всем сидеть и работать. И к зиме 1986 я засобиралась замуж за офицера из Московского военного округа.

Учитывая мой ограниченный круг приятелей попросила Лену быть дружкой. Лену в дружки пришлось уговаривать очень сильно. Моё предложение выходило для неё за все мыслимые рамки. Я ей рассказывала, что там будет классный красавчик — дружок, и он внешне похож на её тайно любимого одноклассника. И про то, что если не она, то кто? В общем я её «доконала». Она начала выбирать платье, вызвала к себе домой и предоставила для обзора варианты. Одно ей больше нравилось, но мама его забраковала, потому что в платье был использован черный цвет. Я ответила что на нем много белых пятен и мы решили этот вопрос.
IMG3/534661576666480
В день свадьбы мои родители уехали в Ровеньки на маршрутном автобусе, а за нами с Леной должен приехать жених. Вот сидим мы, ждем, а жениха всё нет. Лена так разволновалась: «Что же делать?» Я ей объяснила, что подождём ещё часик и начнем искать другого. Потому что это целиком его трудности.

Короче, приехал наш жених со своим другом, тоже одноклассником. Подуставшие, взъерошенные, где –то пришлось толкать машину. Дружок у нас был бывалый, реальный красавчик, и его все друзья приглашали на свадьбы дружком. По крайней мере раз пятнадцать. Он был от этого в шоке, потому что от дружка полагался подарок, а он — бедняга столько не зарабатывал. Он — постовой милиционер и студент — заочник.
Мы приехали, обе одеты в цивильное. И вот к нам подходят все Серёгины гости и по очереди обеих поздравляют, потому что невесту никто в лицо не знает. Лена мне шёпотом сообщает что её кажется поздравляют как невесту. Я посоветовала просто расслабиться и провести этот день с продуктами питания и музыкой.
Лена шепчет, что впервые на свадьбе, где знакома только с невестой. Я ей ответила, что у меня примерно та же ситуация, но все что надо, это — пережить этот день.

В комнате невест в ЗАГСе не обошлось без прикола. Туда пришла какая-то женщина с дочерью и прямо на невестах стали осматривать платья, объясняли что скоро свадьба и они подбирают. Вот присматривали они на всех невестах их рюшки, а ко мне подошли и стали сразу предлагать продать. Рядом Лена улыбалась с самого момента атаки, потому что прекрасно знала, что платье из проката. Я как-то отбилась, и не смогли они меня уговорить. Я их заверила, что платье собираюсь хранить вечно.
Лена набрала себе кучу фоток со свадьбы, сказала что будет показывать их всем подругам как единственный образец, где по лицу жениха ясно видно — он очень хочет жениться.

И я вышла замуж 22 ноября за офицера, который служил в Подмосковье. А уехала аж через месяц 25 декабря, хоть меня никто и не отпускал. Главбух говорила: «Я не понимаю где горит», у меня не было ответов, поэтому я просто развернулась и уехала. Мой отец пришел за трудовой книжкой, он был прораб, и орать я думаю как-то должен был всё таки уметь, хоть дома не выступал. Он им в кадрах угрожал военным прокурором, а потом дома удивился, что такой есть и в самом деле. Хитрая и коварная кадровик вписала мне не правильную запись по увольнению. Она не написала «в связи с переездом к месту службы мужа», и мой папа вернулся к ней ещё раз. И всё она правильно дописала.
Трудовую книжку мой отец передал мне.
Основные знания, которые я вынесла с первого места работы:
1. Если водитель с грузовика, гружённого курами, возьмёт себе несколько тушек, то вес грузовика не поменяется.
2. Водители по вечерам бегают вокруг машин с канистрами и шлангами, потому что сливают бензин из баков. Это «наэкономленный» ими бензин за счет приписки километража. Что там они уже делали со счетчиками километров я не знаю.
3. Топливо в транспортировочных накладных учитывается в килограммах, а вовсе и не в литрах. При жаре если открыть железнодорожную цистерну, то чуть не половина бензина может улетучиться.
4. Есть ещё на свете такой дивный нефтепродукт, как «печное топливо». Это не уголь.
5. Надо дружить со всеми службами.
6. Если расчет по калькулятору не совпадает с проверкой на счетах, то надо продолжать пересчитывать на счетах пока не совпадет с калькулятором.

В самом начале жизни в Подмосковье в Гарнизонном городке я стала писать Ленке письма, ещё и снабжая их иллюстрациями. Очевидно это редкость в письмах, потому что когда она читала, то отец глядя издалека спросил:
— А то что?
— Картинки,- ответила она.
— А-а-а, — сказал её папа.
И там был ещё и какой-то мой стишок. Лена определила всё как «гусарщину». Жаль, что история не сохранила этих писем. Я сейчас бы с удовольствием их прочитала.

Наш телевизор принимал Ленинградский канал и там начались «600 секунд» Невзорова, которые потом все обсуждали. Там действительно был дикий треш, как например, мужик по скорой с откушенным любимой овчаркой любимым местом. Не смог уговорить, называется. Или горы колбасы свалены в лесу. Я стала Лене по телефону рассказывать эти сюжеты из «600 секунд». Она их тоже видела и сказала: «Разве ты не видишь, что Невзоров …» точно не помню, но его благородные качества Лена отрицала категорически.

Однажды в пять утра в квартире у Лены раздался телефонный звонок. Сказали что Лене звонит моя мать. У нее пролетело тысяча мыслей, начиная с «Что с ней случилось?», потом «Но почему мне?» Взяла трубку, пришла в себя и подумала, что голос моей матери она с Божей помощью знает, и спросила: «Вы точно её мама?». Оказалось, что ей звонила моя свекровь с просьбой: «В автомагазин сейчас завезли кузова и могла бы Лена посодействовать его купить». Лена не могла.
Так же с безошибочностью деревенских ген Лена определила, что звонила моя свекровь по времени когда как раз собиралась первый раз идти «до свиней». Откуда у неё номер телефона человека, которого она видела два раза в жизни три года назад — мне не известно.
Лена сказала, что если бы у меня был выбор ехать в Афган или к свекрови, то я бы даже не задумывалась. Она знала в этом толк.

Лена способна была на действия, которые я в жизни не совершу. Первым её рабочим местом стала строительная контора на краю города — ПМК. Там в бухгалтерии уже существовал какой-то устоявшийся коллектив, базарили по-своему. Имелись и постоянные для обсуждения персонажи: рабочий, мастер, прораб. Было о ком поговорить. Оттуда Лена пополнила мой запас удивительных сексуально –строительных историй . Вот например: в перерыв крановщица уединялась в кабине башенного крана с хахалем, и кто-то что-то включил им для прикола. Кабина поехала. Дальше шли жуткие подробности последствий испуга.

Но вот Лену терзал вопрос: «Что они говорят обо мне?». И однажды она пришла резко пораньше, села за загородку, какие бывают в бухгалтериях для «архива» и стала ждать. Пришли сотрудницы, стали общаться, что-то уж говорили, отметили что Лена опаздывает… Примерно через час — полтора понадобилась старая папочка и кто-то наконец зашел за загородку, а там Лена сидит на сейфе, свесив ножки и листает документы. Я б до такого не дошла никогда.

Или Лена пошла с какой-то влюбленной парочкой на концерт на стадионе и уселась между ними. Я так задумалась о том какую же она цель при этом преследовала, что упустила остальной её рассказ.
Или прийти на день рождения к парню и при большом стечении гостей зажигательно спеть из Алёны Апиной:
«За тобой весь вечер следую я тенью.
Я хочу тебя… поздравить с днём рожденья»

Или вот эпохальное её путешествие в Москву в гости к Оле Шаблиной. К той самой Оле, с которой она ещё с прошлой школы дружила.
Оля – дочь очень успешной в Луганске заведующей магазином, но в брежневские времена схемы работали несколько по своему. Оля училась в школе удивительно плохо: на все тройки. И после восьмого класса мама её отправила в Техникум Общественного Питания (ТОП), который местные юмористы расшифровывали как «тайное общество проституток», что конечно в некоторой степени отражает внутренний климат учебного заведения. Преподаватели там — подруги Олиной мамы — бывшие заведующие столовых или сотрудники ресторанов. Это уже для неё «своё поле», и девочка окончила техникум на отлично, что теперь давало ей право поступать в любой вуз страны на льготных условиях — с одного экзамена.
И мама отправила дочь учиться в Москву в Авиационный институт. Самое место для Олиных способностей. Там девочку по ходу трудоустроили поваром — кухаркой к ректору. Оля и сама по природе очень хорошо готовила –мама постоянно занята на работе и хозяйство вела дочь, а после кулинарного техникума- то вообще бомбово научилась. И стала она московской студенткой. Периодически брала академ-отпуска по неизвестным мне основаниям, но как-то за лет восемь она доучилась, и между прочим — опять с отличием. Получила по распределению работу в дежурной части МВД страны, там же как молодой специалист получила и квартиру. Очевидно, что её мама действительно круто стояла на ногах. Во всяком случае легенда гласит, что она ездила «утрясать» дела своих московских друзей в Москву. То есть она из Луганска ездила в Москву чтобы помочь москвичам с их московскими проблемами.

Тут-то к Оле Лена и приехала. Муж у Оли – в банке охранник по суткам. Оля в дежурной части МВД на телефонах в конце восьмидесятых собирает сводки что где произошло. Если кто помнит: времена были удивительные, даже для нынешнего восприятия: появились разбойные банды, всё взрывалось и валилось. В дежурную часть МВД СССР положено было сообщать только об особо резонансных происшествиях союзного масштаба. И Оля целыми днями это со всей страны выслушивала и записывала. Нервы у неё не железные, и она перед работой буквально выпивала полстакана валерьянки и: «Доброе утро, страна!» — шла слушать.
Когда Лена в квартире гостевала одна, то несмотря на наличие многочисленных замков и цепочек на дверях, её инструктировали никому не открывать, выдавали газовый баллончик, газовый пистолет, топор и чуть ли не гранату и уходили. Тревожность у Оли зашкаливала.
Её муж, отсидев сутки на диванчике в прохладе коммерческого банка, следующие пару дней отдыхал дома и жаловался на тяготы работы. А Оля комментировала его тяготы со своей точки зрения: кожаный диван и задница.

Лена в гостях по большей части общалась с Олиным мужем. Она ему убедительно рассказала какая интересная работа экономиста и чем конкретно в банке занимаются. Пацан по итогам подал заявление на поступление на экономиста в институт. То есть раз уж он все равно в банке, то можно и не охранником.
Но как-то сильно они переобщалась на фоне семейных скандалов: парень то ревновал, то периодически собирался от жены уходить, тогда она ложилась в коридоре на пол и рыдала: «Только через мой труп».
— И как? -затаив дыхание спросила я.
— Ну попробуй переступи, — Лена считала что это трудный шаг. И сделала сложный вывод, что Оля в свои двадцать шесть достигла уже всех своих жизненных пиков, и дальше «роста не будет».
Это для меня очень сложная мысль. Но оказывается, что теория об интуиции не единственная Ленина теория. Она считала, что каждый человек запрограммирован на определённую высоту достижений. И её подруга Оля всей программы уже достигла: московская квартира, институт и работа в штабе МВД, дальше только её пожизненное болото.
Не знаю почему, но Оля Лену больше в гости не звала, и они прекратили общаться.

В ПМК Лене не очень нравилось. Я её спрашивала почему отец не поможет с другой работой. Она отвечала, что спрашивала его, но: «Он никого не знает». Я задумалась, потому что у меня дома мама знала лучше папы кого он знает, и всегда, когда возникала проблема — прямо указывала ему куда он должен идти. И всегда всё получалось, а по другому у папы просто не получалось попасть обратно домой. Но Ленин случай очевидно более серьёзный: «Да. Он вот никого в этом городе не знает. Нет у него знакомых». «Понятно», — закрыла вопрос я.
Со временем к Леныной формулировке о возможностях отца прибвилось: «В связи с отменой шестой статьи Конституции».

Летом Лена по путевке съездила подлечиться в санаторий, где её поселили с венгеркой, нашей украинской венгеркой из тех поселков которые случайно перекочевали по итогам Второй мировой на эту сторону украинской границы. Не знаю, что Жужа лечила, но по Ленкиным рассказам сельский врач Жуже всё советовал лечить активным сексом. И после строительных историй Ленина коллекция обогатилась карпатскими секс — историями. Там были задействованы все виды животных, включая и домашнюю птицу (уток), которые от этого гибли. Как многообразен мир.

По итогам своего курортного лечения, Лена решила, что на западе Ураины живут люди по темпераменту крайне схожие с узбеками. Интереснейшее наблюдение, мне его не проверить.

Через пару лет Лена перешла из ПМК работать в этот знаменитый техникум ТОП методистом. В ее обязанности входило из основных перечисляемых — составлять расписание и выдавать ключи. То есть она теперь знала хоть что-то, но про всех. Соответственно и я вскорости узнала и полюбила её персонажей.
Например, работала там жена заместителя начальника областного ГСБЭП (БХСС). В её обязанности входило обеспечивать студентов лабораторными материалами, то есть из чего готовить еду, и она её нагло тырила. Приходит группа работать с курицей, а её в холодильнике уже нет. Преподаватель звонит этой даме, которая уже уехала домой, та отвечает, что что-то не так подумала, но сейчас всё привезет обратно. И целая группа ждет, как мадам тащит из дома, вытащив из кастрюли, уже полу-вареную птицу.

Про то как техникум стал относиться к министерству угольной промышленности тоже ходила легенда. Угольное министерство в эпоху развитого социализма было на порядок богаче Министерства Образования.. И пригласили дамы к себе заехавшего в Луганск угольного министра. Кормили — поили, танцевали-пели, показывали — рассказывали и к утру практически на руках вынесли. Через пару недель этот техникум переподчинили угольщикам. И с тех пор каждый очередной министр с удовольствием заезжал «проинспектировать» учебную точку.

Кто не мог найти нормальный язык с Леной, то получал расписание с «окнами». То есть занятия у него шли не подряд, а 1, 3, 5. А где ему и что делать на 2 и 4 никого не интересовало. Это издержки преподавательской профессии.

Через дорогу от ТОП располагается другой техникум, начало занятий в котором на пятнадцать минут «сдвинуто» по сравнению с этим. И одна наиболее продвинутая преподаватель умудрялась работать в обоих техникумах одновременно. И когда возникали накладки в расписании, то Лена смотрела в окно, как начав работать с одной группой, и дав им самостоятельную тему, педагог переходила через дорогу начинать занятия в группе соседнего техникума. Таким вот квадратно –гнездовым методом выходила из положения, ни словом не беспокоя администрацию.

Луганск -маленький город, в котором мы крутимся в одном кольце. Примеров тому мильон. У Лены в техникуме работала преподавателем дама самых строжайших, регламентированных правил, о которой все считали что она — старая дева, иначе откуда такой характер. И вдруг убедились, что у неё полная семья: муж и двое детей. Когда Лена углубилась в рассказ о ней, то я объяснила, что её дочь вышла замуж за сына маминой сотрудницы: стол к столу. И рассказала Лене об этой семье. В частности что — да — дама до такой степени странная, что её дочка предпочла свою добрую теплую свекровь и полностью к ней перебазировалась. Даже с маленьким ребенком из роддома — только к свекрови.

Директор техникума не меньше, чем Лена в ПМК, хотела знать, что о ней говорят, когда её рядом нет. Но по шкафам не пряталась, а просто установила во всех ключевых точках, типа преподавательской, аппаратуру внутренней связи. И сидя у себя в кабинете прекрасно слышала всех. Это очень нервировало сотрудников:
— И представь себе, всё повключала и — полный обзор.

Я не могу сказать, что это особенность именно женского коллектива «стучать» не только на то, что кто-то сделал, но и что подумал. Вот Ленка рассказывала:
— Подходит ко мне завуч и говорит, что директриса заболела, а сама мне в глаза смотрит и ждет реакцию. Я ей отвечаю: «Ах! Лучше бы я заболела».

Каждым летом Лена ездила со студентами на сельхоз -работы, как это водилось всегда в наших чернозёмных краях. Их поселили в опустевшем затерянном доме отдыха полуразоренного предприятия. И Ленкина коллекция удивительного секса пополнилась окончательной истиной. У них естественно организовалась своя кухня, при которой прижился песик. Уходить от этих добрых людей в голодный мир для песика было бы безумием, но ему было ужасно одиноко. И тут прибился тоже мальчик — кот, облезлый и несчастный. И его стали кормить, объедков на две скотинки хватало. Пёс взял шефство над котом — таскал ему еду, тот от него недельку перепуганный убегал, но с местности по известной причине не уходил. Потом они как-то между собой разобрались, кот, наконец, понял что ничего страшного песик ему сделать не хочет. И сдался. Все юные студенты техникума общественного питания бегали смотреть на то, что у нормы в природе есть куча вариантов.

Когда я окончательно вернулась из своего Подмосковного пятилетнего путешествия, мы стали встречаться практически каждые выходные. И Лена мне рассказала, что когда прочитала в письме о моей болезни лимфогрануматозом, то с ней стало плохо. Я удивилась: «Почему?» И она мне ответила:
-Помнишь, я рассказывала, что встречаюсь с женатым парнем, который разводится?
-Да.
-Знаешь куда он потом делся?
-Нет. Ты не рассказывала.
-Он умер. Теперь спроси: «От чего».
Короче, именно когда я лечилась, то её парень очень скоропостижно умер от той же болезни. Сгорел буквально за пару месяцев.
И к этой истории прилагался детектив: парень был женат и находился в стадии разъезда и дележа квартиры. Однажды они с Леной пришли к нему домой, а жена на несколько дней куда-то уехала. Он открывает холодильник, а там на блюде лежит шикарно приготовленный кролик. Пацан очень удивился и обрадовался, он решил что это ему от жены типа сувенира. Вот на этого совместно съеденного кролика Ленка и грешила, что он «заколдованный». Сразу после этого её парень сильно заболел, а у неё начались проблемы с печенью. Я думаю что скорее чем «заколдованный» надо говорить «отравленный», с учетом несостоявшегося дележа квартиры.

Лично я раза три знакомила Лену со свободными симпатичными парнями. Почему у неё с ними не складывалось, а она втягивалась в какие-то грузные отношения с женатыми, я не знаю.

В те годы поднялся бум на собачек разной охотничьей породы, и я очень захотела себе тоже вислоухого пёсика. Но они дорого стоили. Лена придерживалась других взглядов:
— Заведи себе обычную дворнягу.Через неделю ты уже не будешь помнить про породу, а животное останется благодарно тебе на всю жизнь.
Проблема разрешилась сама собой — муж привез от свекрови маленького щенка карликового пинчера, которому явно не было даже месяца. Он легко помещался на ладошке, и я не могла разобрать это «он» Чапа, или «она» Чапа. Лена сказала, чтоб я несла животное к ней домой, и там специалисты определятся по моей проблеме. Я притащила и мама Лены категорически, как работник сельхозакадемии, объяснила, что это девочка: «У мальчика должны быть ещё такие шарики». Потом мы с этим щеночком за пазухой отправились гулять на рынок. Лена уже несколько недель выбирала себе то ли куртку, то ли плащ. Я просто гуляла рядом. У меня тогда и на носовой платок не было. Обычно её изыскания заканчивались покупкой Сникерса, который мы поедали пополам.
Щенок сидел за пазухой очень тихо и не возмущался, я удивилась этой покладистости. Лена выдвинула предположение, что малыш решил, что теперь так буде всегда.
Выбирая себе куртку, Лена философствовала, что с её работой можно и в фуфайке зимой ходить: «Утром ещё совсем темно, вечером уже срвсем темно».
Родители Лены всё свободное время жили на даче. Я не знаю где это, и как там, но о сельскохозяйственных экспериментах семьи наслышана. Они пытались выращивать и экзотические, и субтропические растения. Что-то в кадках на зиму заносили на веранду. Там были алыча, айва… Что еще бывает? Лена тоже очень увлеклась всем этим,
она ещё в своём ТОПе стала коллекционировать книги по кулинарии вне зависимости от языка написания. То есть, например, покупала себе в «Глобус-книга» кулинарные книги на венгерском. Там возле каждого рецепта были огромные фото, и Лена по фотографиям угадывала рецепты. Увлекательно. Можете попробовать. Я пробовала.

За тем Лена перебралась работать в «БрокБизнесБанк», куда ее пригласила приятельница по ТОПу, ставшая там сначала главбухом, а за тем и и.о. управляющей. У нее были серьезные сексуальные тяги с луганским руководством Нацбанка, и они плыли в верном направлении: кредиты, депозиты. Кредиты — друзьям, депозиты «свободные средства» от Госпредприятий, типа Облавтодора.
И Лена там встретила свою новую любовь -молоденького водителя. Со своими пареньками Лена меня никогда не знакомила. Она даже уверяла меня, что когда мы идем по улицам рядом, то тоже как-то не всё так просто. У неё были хитрые комплексы по своей внешности, и к ним любопытные объяснения типа: губы бантиком от привычки их дергать при чтении. До звезды Анжелины Джоли оставалось ещё лет десять.

Я каким-то богом на фоне галопирующей безработицы смогла устроиться бухгалтером в ментуру, после того как мне в десяти местах отказали: я брала в Центре Занятости список вакансий и обошла с ним весь город. Поэтому когда мне досталась хоть какая-то работа, то я к этому отнеслась очень серьезно и вцепилась в то что имела. В милиции учет велся, естественно по системе «для бюджетных учреждений», а о ней в институте было сказано: «ну там немного по другому» и больше я не припоминаю. Так что было что поизучать. А вот о банковском учете мне было известно больше, так как в Подмосковье я как раз в районном отделении Сбербанка и работала.
Мы стали с Леной обсуждать бухучет, а мой муж, который ревновал меня даже к телевизору, фырчал и злился. Но с Ленкиной формулировкой: «О чем с ним можно разговаривать? Он даже бух.учет не знает» Серега от наших чаев был отстранен.

Тем более Серёгины некоторые фразы меня удивляли. Так, когда Лена сказала, что я резко положительный персонаж, и не такая как всё — не завистливая, то Серёга нездорово оживился и сказал, что я страшно завистливая. Я очень задумалась. Не знаю где истина. Наверное где-то посредине, и всему есть предел, но с учетом что он вообще-то мой муж, то «гавкать» под руку может и не надо.
Лена, видимо чувствуя какую-то ответственность за нашу совместную жизнь как свидетель со свадьбы, переживала нашу грызню и говорила: «Что ж вы делаете». Она была права, так сложно что-то построить, и рушить это без весомых причин такая глубокая глупость.

Мир в 1994 году играл новыми красками. Лена ездила на собрание филиалов БББ и слушала там инструктаж: «Надо внедряться, действовать всеми методами. Если вы не умеете давать взятки, то в конце концов наймите того, кто умеет».
В Леныном благополучном подъезде следы новых времен тоже проклевывались. Пока татары боролись за возвращение в Крым, Лена рассуждала: «Не знаю как крымские татары, но у наших луганских все о’кей. У нас даже мэр татарин». Этот мэр жил в квартире напротив Лены, и она жаловалась, что соседи зачем-то выставляют удивительные и интересные, но пустые бутылки прямо на площадку за дверь. И много. У меня в жизни был похожий случай, но мне соседи выставляли за дверь дохлых крыс.

Когда у меня на работе возник конфликт с пожилой сотрудницей, и я переживала, то Ленка задумалась:
— И много людей было вокруг?
— Откуда ты знаешь, что там вообще были люди?
— Один на один ты бы с ней Божьей помощью справилась.
Никто так не верил в меня, как Лена… Что она имела ввиду? Папкой по голове?

Как Ленка переживала когда убили Листьева! Она умудрялась серьёзно влюбляться в тележурналистов или певцов. Как-то очень по девичьи. Я даже не знала как на такое реагировать. Но потом она немного успокоилась и сказала, что если смогла пережить смерть своего парня, и уж Листьева как-то тоже переживёт.

Через два года мне удалось перевестись в ГСБЭП, где создавался отдел по борьбе с уклонением от налогов. Для этого я полномасштабно задействовав теорию вероятности, совершила около десяти попыток. То есть ГСБЭП моей целью не было, была цель просто аттестоваться. После получения отказов от разных функционеров из разных отделов: паспортного, УБОП, ревизионного, кадров, информационного, ГСБЭП, ГАИ… Я таки «влезла». Но у меня была одна большая выгодность положения — в бухгалтерии я вела зарплату, и все штатные структуры были у меня перед глазами: вакансии, реорганизации, начальники подразделений.

Лена, которая еще с институтских времен говорила — может легко устроиться в БХСС «потому что», но категорически не хочет, очень удивилась тому, что там оказалась я. В этот момент мы с Леной просто вышли в разные измерения.

Я абсолютно погрязла в своей новой работе в ГСБЭП и прекратила звонить ей. Было и некогда, и не было сил после работы ни на что, кроме как припасть к еде и кино. Мне пересталось созваниваться лет на шесть. Следующий раз я её увидела в начале 2002 года на двадцать лет окончания школы. Я тогда была очередной раз вся в задумчивости и потерях, потому что переводилась по службе начфином в ГАИ, пришла на встречу выпускников, чтоб посмотреть как вообще они выглядят — люди, которым тридцать семь. Очень нервничала, зашла для начала в соседнее кафе и почти не заедая «саданула» примерно стакан водки. За тем прошла ещё пятьдесят метров, и «окунулась» в кафе «Снежинка» в своих одноклассников. Некоторых не узнавая вовсе. К тому времени я из самой тощей превратилась во вполне себе упитанную и комплексовала. Сидела, всех разглядывала и достаточно рано ушла. Всё, что я помню, то что у Лены был странно большеватый живот и ещё она мне сказала:
— Ты же была самая худая. Что ж ты с собой сделала?
И на моё туманное объяснение, где я нынче работаю, она сказала, что знает. Блин. Я сама толком не знала ещё, где я работаю, а она знала. Я в этот сюр даже слегка поверила. Больше я Лену не видела.

Через годы одноклассники мне рассказали, что узнали — она сильно болела, собрались и пошли проведывать, но она отказалась их принять. Родители открыли им дверь, а она закрылась в своей комнате.
Но моя космическая связь с нею никогда не прерывалась. И если раньше я думала, что в любой момент могу ей позвонить и прийти, то за тем боль этой утраты обняла мое сердце.