= Страх =
Вот сейчас опять промелькнуло. Толик замечал это за собой всё чаще: как только он стоит на балконе рядом с дочерью, то мысленно скидывает её вниз. Или весело смеётся, разговаривает, и вдруг: «Въехать бы ей сейчас по затылку». А сколько раз он чертил по воздуху как жена из окна свесилась и вниз, вниз… головой в бетон.
Вчера было по другому: он сидел в комнате, увидел жену с младшей дочерью на балконе и мысленно их обрушил. Что не так с его головой? Часики тикают и надо остановиться пока не произошло кошмарного. Почему же видится эта дурость? Он же их всех любит.
И вроде всё хорошо, его магазины работают, прибыль косится. Связи, командировки, китайцы… Только разве что бессонница…
Вот в прошлом году мог уйти из семьи, но нет же. Сам принял решение и вернулся. Сам сел и всё посчитал: где ему правильно находиться, где ему нужнее, где его сберегут.
Жена! Она одна умеет его приласкать так, чтоб он заснул. Даже и не приласкать, а как мать – гаркнуть и он сразу спокоен. Тоже ведь странно: почему она умеет, а с Алёной ничего не получалось, даже после секса не наступал покой?
Вообще, зачем он с Алёной связался? Чего ему не хватало? Она — дурочка всё бросила — хорошую работу в Италии, и прикатила сюда — в этот вымирающий донбасский городишко и пошла работать к нему. Зачем? Они ведь так хорошо долго переписывались. Приехала и всё… Кому теперь писать? И что с ней делать? Брать и новый дом строить? Новых детей заводить? Они что лучше будут? Или просто другие? Просто другие? Тогда зачем? А с этими как быть? Тоже ведь он будет заботиться. Бегать туда- сюда? Так сложнее всё контролировать, можно что-то важное упустить. Нет, семья у него уже есть. Вот только эти дурацкие видения…
Надо к врачу. Но не здесь, здесь каждая собака знать будет, здесь доктора дурные. Подальше отсюда отъехать, и — к врачу. А вдруг на таблетки подсадит? А вдруг всё же скину? Где гарантии? Гарантий не бывает. Их нет ни в чём, только постоянный контроль.
И ещё! Этот навязчивый сон… Надо же так дожиться, и в каких-то тридцать семь! Днём видения, ночью — сон.
Толика последнее время преследовал один и тот же сон: на него смотрел лев, и так близко- близко, что из пасти на него несло гнилью от переваренной плоти… То есть сначала снились прерии, жужжащий зной, пляж с незнакомыми отдыхающими, и среди них почему-то одиноко играется малыш лет трёх.
За тем на пляж выходит лев, даже два. Охотятся. Все убегают, а малыш — стал как вкопанный и смотрит, хоть ему и не убежать — маленький совсем. И он — Толик тоже застыл в ступоре, не может шаг сделать. Куда бежать? Ведь вот — ребёнок, значит надо защищать, но против льва — без шансов. И ждать нечего — все сбежали, есть только он, лев и малыш… И тут Толик всегда выскальзывал — просыпался. Вот к чему это?
Раньше всегда обычно снилось море, скорее даже океан. Свободная чистая бескрайняя стихия… Это его единственное приятное воспоминание из прошлого, он ведь с пятнадцати лет — моряк, мореходку окончил и, до сих пор часами залипает на «Discovery». Просто смотрит как ловят крабов, как буксируют трал, перекладывают сети…
Морю ведь как? Ему не важно кто ты и кто твой папа. Тут ты или умеешь что-то делать, или нет. Или утонем, или выплывем… Но в двадцать два он с этим завязал. Нет, дело было не в том, что приходилось месяцами не трахаться, его это вообще никогда не напрягало, он даже и не думал об этом… Небо, волны, и никаких новых людей. Страшно не было вообще. Пусть под ногами, километры бездны, но это не пугало, ведь сверху — гладь и свободная тишина. Но он всё бросил и ушёл… Недавно даже фото в форме не смог найти. Старший лейтенант с кортиком — прошлая жизнь… Теперь море только снится, даже не осталось никаких знакомых, всё отрезано.
А нет! Вспомнил и другой сон. Вот интересно почему тот не пугал… Целая повторяющаяся новелла. Там была гора, и в ней огромная запертая на люк пещера. И раз в двадцать семь (почему именно в двадцать семь?) лет к ней направляется большая группа людей. Затем они выбирали кого-то спуститься обследовать что за это время произошло внизу. Жив ли оставленный в прошлый раз человек? И вообще где и что…
На этот раз спустился именно Толик. И увидел как за ним закрывается люк, значит следующая жертва — он сам. Но ему совершенно не стало страшно, даже стало очень комфортно — интересно же. Теперь можно спокойно изучать лабиринты, ходы пещеры, весь этот огромный мешок в земле. Он даже надеется, что найдёт прошлого, что тот остался жив и одичало бродит по закуткам… Может это даже женщина…
Страх! Страха вообще нет. То есть он есть, но победимый. Где найти непобедимый?
Последний раз, когда строили девятиэтажку, то Толик поднялся на самый верх и, стоя на парапете смотрел вниз на рабочих. Сначала — да, жутковато, но он совладал.
Зачем залез? Смысл? «Я вижу, что альпинисты работают, облицовывают и думаю: «Ну, им же не страшно, а чего мне страшно?» Выглянул, встал, посмотрел. Ну, да, страшновато сначала, но перебороть могу. Недостаточно страшно».
Ужастики? Тоже редко по настоящему толковые попадаются. Вот зомби, вампиры, вурдалаки, трупы в клочья — да! Названия, сюжеты.. Оно надо?. Просто зрелище! А взять фильм «2012» — казалось бы экшен, но по факту — только красивая картинка… Здания пусть и рушатся, но ведь люди-то не умирают. Нигде ведь в фильме нет умирающих лиц. Падают какие-то фигурки и только. Нет! «Индиана Джонс» какая-то. Вообще не впечатлил. Земля рушится? Ну, дальше что? Никого же не убили. Расчленения тел то нет.
Нет, всё же пора подлечиться. Может он из-за командировок так сдал? Но несколько дней назад в Китае в гостинице он спал на удивление ровно. Ни бессонницы, ни видений не было, а тут дома постоянно на него что-то находит. Неспроста.
И прошлогодний инсульт… Он тогда так в больницу и не пошёл. На днях как раз годовщина… Какой был ужас, проснулся в туман, всё кружится, голова раскалывается…
Что ж, Толик сразу сделал выводы, он начал заботиться о здоровье. Теперь ходит в бассейн, занимается спортом. Но как видно этого мало…
Ключ! Должен быть ключ и тогда всё станет ясно. Подсознание ломится и надо понять: закрыться от этой бездны, или открыть дверь в тот долбанный переполненный сарай и навести там раз и навсегда порядок. Какой именно? Что есть порядок?
Толик в своей жизни уже столько раз наводил порядок, но каждый раз им же самим всё сметалось. И дальше — совсем новое здание, кирпичик за кирпичиком, обязательно совсем в другом месте, в другое время…
Может настал момент ещё одного строительства? Тогда понятно: падающий балкон сметает все долги, и Толик — свободен от всех, кого наделал и привязал к себе. И потом хоть лети к другим мирам в заморозке на сотни лет — в космос, ему ведь больше не надо будет никого контролировать.
Толик попытался помассажировать зажатые мышцы затылка: «Не знаю. Надо думать». Тик-тик-тик… Выключите, выключите эти часы! Толик подскочил и вытащил батарейку из самолично им же недавно привезённых из Шанхая стенных «под старину» часов. Не тикать!
Он сел обратно в кресло, потом опять встал и вообще снял часы со стены. Стена должна быть чистая. Пустая стена должна быть. Без этих дурацких бирюлек. Жена молча покосилась: «Сам повесил/ сам снял», а дочки даже не заметили, они смотрели новый мульт и стенные часы их не интересовали вовсе.
Толик принялся листать объявления, он пойдёт к врачу — порядок и контроль нельзя упускать. Вот! Попробует к этому. Он набрал номер…
== Жена ==
Вероника краем глаза следила за манипуляциями мужа. Толик! Что опять не так? Ему нужен контроль и прямые команды. Без всяких сю-сю. Он так привык, не зря мореходку окончил. Но по правде он от горшка такой. Мамаша его бешеная так с ним отрывистыми командами и общалась. Так что «с молоком матери» что называется. Вероника долго шла к тому, чтоб это понять. Она бы и не поняла, если бы не книги. Читала, читала, искала. А что-то надо же было делать.
Свекровь и доныне ему мозг проедает. Что он только ни делал, чтоб всё наладить — он не понимает, что иногда решения нет. Просто его нет. Принять, понять, отпустить. А он всё туда картоху таскает, чтоб Вероника потом за ней через неделю заезжала: «Заберите свою картошку! Она мне тут гниёт и воняет. И ничего мне от вас не нужно. Вы все воры!»
Только немецкая натура Вероники смогла устоять и выстроить для себя и девочек единственно правильный бастион со свекровью: спокойствие, ровное как штиль отстранённое спокойствие.
И когда Толик у них во дворе своей маме флигель полтораэтажный строил, то Вероника и глазом не моргнула, хоть понимала, насколько свекровь инородна им всем, даже младшенькой — совсем тогда малышке.
С одной стороны мать вроде бы холодна и не эмоциональна, но с другой — развестись с мужем через сорок лет брака и пойти жить в свою однокомнатную хрущёвку на свою нищенскую бухгалтерскую пенсию… И почему? Он видите ли вор и мошенник, и выносить такое соседство она не намерена. Раньше бы в таких случаях в монахи постригались, а теперь — в хрущёвку уходят.
Вот и сына мордует с этими продуктами: он их — лучшие ей из своего магазина завозит, а она строго через неделю к ним домой всё обратно нетронутым притаскивает: «Заберите. Мне от вас ничего не надо».
Так что и во флигеле мамашка не задержалась, ровно через тот же дежурный интервал — неделю уже грузила монатки в машину к старшенькому любимцу, чтоб обратно на свой наблюдательный пункт на пятом этаже хрущёвки водвориться. Стоило ли Толику этот дом тут строить чтоб напоследок услышать: «Я с вами ворюгами и тварями жить не могу»? Что ж, у каждого свой путь познания, значит ему это было необходимо.
Напоследок бабушка ещё и на их девочек напала, что они не пойми какими растут. И нашла к чему же прицепиться: надо какое дело — не знают слова «озимые». Ну, не знают, нафиг бы оно им — невестам пригодилось? Чай не за тракториста их замуж планируем. Не зря же Толик на них уже сейчас два участка в Карпатах оформил, точно не под озимые. Колотится Толик за своих девочек, не то что свекровь за него — в пятнадцать лет сбагрила на другой конец планеты за восемь тысяч км во Владивосток и справилась: «Сам захотел!» Мало ли что пацан надумает. Вот и Толик два года по морям походил и на том точку поставил, даже фоток от его великой деткой цели не сыщешь.
Это свекрухина натура мозги рвущая: с одной стороны: «и денег ваших грязных не возьму», а с другой: «а вот соседке сын вчера уже картошки на зиму завёз». И как это всё можно осмысленно выдержать? Только со спокойствием.
Лучше о старухе вообще не вспоминать. Но как тут свекровь не вспомнишь, если от неё Толик столько терпит, и всё новое ищет, как же сделать, чтоб правильно. Да, никак. Просто не хотела она этого сына, вот и весь квест. Старшего хотела, для себя рожала, всю жизнь любит, и хоть что тот вычудит — любить будет. Он для неё всегда самый правильный и умный. Пусть со своими двумя высшими по деревне таксует , но в её глазах он — академик.
А этого — через семь лет, кто знает при каких обстоятельствах… И пусть отец ему гроша на начало бизнеса не дал, Толик сам всё с нуля построил, а с мореходкой своей он для неё — неуч, пусть хоть что сделает — не такой.
Семья там такая, что никакой правды не добьёшься, историю точно не напишешь. Вот Толик даже не слышал как его родители познакомились. Ничего он про них не знает.
Вообще, что не повезло Веронике со свёкрами, то не повезло. И не дело в том, что она сама им сразу не понравилась — слишком нищая, невзрачно одетая сухая немка, слишком ниоткуда.
Откуда в девяностых в их городке взрачно одетым, да пышущим соком красоткам взяться? Они тогда все по центрам и за границу умотали. А дело в том, что они — Толины родители сами себе кривые схемы мироздания выстроили, и ребёнка в этой кривой матрице вырастили. И он на этой кривой земле свой фундамент укрепляет, а тот проседает в разных местах. Вот от этого у их сына голова лопается.
Ничего никуда из его детства не выветрилось, варилось и дозревало. И вот теперь её муж Толик смыкает местную газету, ищет кудесника по объявлению, который всё ему в голове поправит. Но кудесники эти — только по их объявлениям «с гарантией», а практически — чтоб случаем его в другую сторону не подтолкнули.
Веронике надо как-то это всё проконтролировать. Ничего. И в этот раз всё получится, она уже с опытом, только не пускать на самотёк. В прошлый раз с его итальянской зазнобой получилось, и сейчас жена руки опускать не намерена.
Вероника посмотрела на полку истрёпанных книг «по тематике». Что она только не прочитала за прошлый год, пока разрешала свои семейные проблемы. А куда деваться? Сама что ли до всего дойти должна? Жизни не хватит. А тут надо момент не упустить.
— Главное, чтоб не дойти до стадии, когда только таблетки помогать будут, — разрешил мысли жены Толик. И взялся звонить по выбранному объявлению.
Вероника сверилась с газетой, тупое «с гарантией» присутствовало. Она вздохнула и пошла укладывать дочек спать.
== Братан ==
Брат Толика Степан в свои сорок два уже пару лет перманентно пребывал в состоянии счастья. Правда на техосмотр денег последний раз ему младший брат подкидывал, да и вообще Стёпу не забывал, но релаксу Стёпы эти мелкие подробности никак не мешали. Он праздновал свободу.
Два года назад Стёпа ушёл из отцовского бизнеса, где всю жизнь до этого под надзором папочки руководил производством на его фирмах. У отца была целая сеть инвалидских мастерских на льготном налогообложении, а Стёпа был его ногами. Но надоело.
Никогда отец к нему за все его труды с уважением не относился. А ведь Степан мог и другим чем заняться — два института за плечами, и оба столичные — один в Киеве, другой — в Москве. И что он в итоге получил? Напитанный пылью шахтёрский городок? И всю свою жизнь слушать отцовские команды и окрики, как будто он навсегда остался его дурным малолеткой.
Поняв, что или всегда будет только так, или надо проявить твёрдость, Стёпа в сорок лет развернулся и ушёл. Его жена сначала произошедшего не поняла, но полгодика поприсматривалась и убедилась, что мужа к реальности уже не вернуть — он полностью перешёл в другое измерение. Про самостоятельные способности Степана к бизнесу жена иллюзий никогда не имела, поэтому подогнала грузови, загрузила шмотки и с квартиры съехала.
Остался Стёпа в трёх пустых комнатах один, походил там, подышал… И ему на удивление стало ещё легче, будто и второй мешок с горба стянули — он наконец освободился от всего бренного. Стал Степа на прошлыми трудами нажитом «Мерседесе» таксовать, и жизнь потекла. Мать, которая за пару лет до того тоже с отцом распростившись перебралась на старость лет из особняка в однокомнатную квартирку, во всём сына поддерживала: Стёпа-то правильный, это мир перевернулся. А Толику постоянно тыкала: «Вот! Это ты так состоялся потому что ты, как и твой отец — вор. И вы построили такую страну, в которой умные люди, такие как твой старший брат – не состоялись, а состоялись те, кто не имеет права. А образования у тебя нет!»
Пусть не состоялся, но если брать по параметру «счастье», то Степан просто им засветился, чего все прошедшие годы за ним не наблюдалось. Даже со стороны не понятно было когда он больше был доволен: когда сидел с книгой на парковке в ожидании клиента, или когда появившийся заказ отвлекал его от этого занятия и он лихо гнал по битым улицам на своём Мерсе.
== Отец ==
Отец Толика — Дмитрий Алексеевич был безусловно ярким персонажем своего времени. А ему, напомним, в детстве, когда он плавал в Неве гребным винтом отрезало ноги. Много ли людей с подобным увечьем вообще вышли из дому? Да и выплыть при таком кто бы смог? А он смолоду немного побаловавшись алкоголем, с наступлением времён кооперации увидел свою нишу и построил целую бизнес — систему, состоящую из нескольких видов деятельности.
Да, личные комплексы заставили его никого не жалеть, жёстко играть на том поле, на котором он мог победить. Но раз тут такие правила гнилые, то что же ему — инвалиду поделать, жизнь такая. Дмитрий Алексеевич эти правила не только принял, но ещё и усилил, а для себя вообще возвёл в ранг религии и убрал исключения.
«Раз со мной как с равным себе мужиком никто общаться не станет… Как же! Я ведь калека безногий! Но вы все — продажные, вы все продаётесь, значит я вас всех куплю, а потом ещё и перепродам. Будет вам от меня ваше место в этом полноценном мире.
И в восьмидесятых ещё молодой Дима очень заторопился. Он организовал первую в регионе инвалидную артель, и дальше — только расширял своё дело, добавляя ремёсла.
Теперь у него денег вполне хватило бы на дом где- нибудь на Карибах, но он не спешил одаривать своих родственников. Никаких у отца особо тёплых чувств они не вызывали. С деньгами расставаться он не собирался. Зачем они ему? «Раз вы- падлы все продаётесь, то вы будете знать своё место. А тот, кто может меря купить — тот круче меня», — вот зачем. Сумма нала — имеет значение, каждый отданный грош — шаг вниз. А ему надо только вверх, настолько, насколько он успеет. Это и есть его лестница, лестница для безногого.
Старший сын оказался вообще слабак, мамочкин любимчик, таксист. Два десятка лет при отце провёл и ничего сам не может. Аб-со-лют-но. Только бегать по поручениям и надзирать за производством.
Младший конечно тоже по сравнению с отцом — грязь под ногтями, но последние годы как-то поднимается. Магазинчики, стройки, подряды… Копейки на бензин с продуктами не считает. Вот в строительство гостиницы в области генподрядчиком влез, за одно и себе дом отгрохал — не стыдно людям показать… Но по сравнению с отцом, с ним — с Дмитрием Алексеевичем, и рядом не стоял. Ладно уже! Поговорить с ним уже как-то и можно. Он, конечно, дерьмо, но — можно. И гордый — никогда ничего не попросит. А может понимает, что всё равно ничего не дадут. Все кругом — твари продажные. Шиш! Шиш вам от Димки — безногого.
== Расщепление ==
Расщепление? Раньше просто болела голова. Да, Толик ходил в больницу, здесь — в своём районе. И что? Вот он пришёл через год за справкой для ГАИ и его спросили:
— Как вы себя чувствуете? Вам лучше?
Толик вообще не понял. А когда у него уточнили:
— Тут записано. Как ваша шизофрения?
Его качнуло:
— Как моя что? У меня просто болела голова!
— В карточке записано «шизофрения».
Идиоты! Он больше сюда не придёт.
Последнее время в его голове что-то стало происходить. Толик ещё не до конца сам понял, но что-то внутри него это осознало. Перестройка? В нём пробуждается второй, кто-то другой, чужой. Или знакомый? Но в любом случае его надо уничтожить. Да! Прямо здесь и убить! Кого он напоминает своими очертаниями? Своими смутными неприятными очертаниями кого он напоминает?
Толик в жизни не мог пройти мимо нищего. Он знал это и сторонился своих денег. Везде на своих фирмах он — только владелец и помощник, но директор — кто-то другой. Иначе, если он сам, то может всё раздать, потому что он такой щедрый…
А его отец такой жадный! Хоть не понять, что ему — старику с этих денег, если даже его собственные дети и внуки для него — ничто. Деньги ради значимости? «Я могу тебя купить, значит я — сильнее! Ты можешь меня купить? Значит — ты сильней». Это его гири? Или канат?
Но что со старика взять? Его мозг искалечен — им движет злоба на весь мир. Но и мир его не пощадил. Как он вообще сумел выжить тогда ребёнком на Неве, когда ему — мальчику отрезало ноги? Но выжил, и стал подобен миру — такой же жестокий.
Тилик ни за что не хотел хоть в чём-то походить на отца, он должен во всём быть другим. Другим в каждом своём поступке. В каждой ситуации поступать иначе. Но это как?
Надо создавать ситуацию и поступать в ней иначе! Совсем прямо наоборот. Это сверхзадача убийства. Да! Убийства в себе отца. Щедрость и семейные ценности! Для Толика его дети — это святое, он их страж, он сам так постановил.
== Без второй попытки ==
Толик с детства делал всё идеально с первого раза, лишь бы не обсуждать, не контактировать: «Вон иди и проверяй, только молча». В школе — выучил, сдал, «отлично», без вопросов. Суп сварить? Вон — на плите. Брюки погладить? Вот, пожалуйста. Только всё — молча.
Он когда-то и рисовал, но рисование не принесло ему никакого удовольствия. Начертить? Пожалуйста, любую деталь. Просто дайте на неё посмотреть, и получите со всеми сечениями, глубинами, пропорциями. Не надо её крутить и мерить. Толик посмотрел, и — получите ваш чертёж.
Музыкальная школа? Хорошо, пусть так. Он играет на фортепиано, хоть музыка — она же не приносит никаких эмоций. Это вообще не искусство, а технологии, лишь последовательность звуков, которые могут быть красивыми, или неправильными.
Почему за фортепиано давно не садился? Да, можно и сесть, но — не трогает.
Спорт? Да, занимался в детстве какой-то борьбой. Максимальное достижение? Третье место на районных соревнованиях. Но когда пришёл с этой грамотой домой, то ни отец, ни мать не обратили на Толика никакого внимания. Вообще ноль внимания на его грамоту.
В мореходке нагнало… Владивосток, Толик — старшина первой статьи… Владивосток это всегда холодный, пронизывающий ветер. Его дежурства, личный состав, плац, палуба…
Личный состав — это не то чтоб Толику было приятно. «Под ветер океанский плац подмести? Это не то, что можно сделать самому, но сделаем. Иначе будут разговаривать с Толиком… Плац будет блистать. Но чтобы он блистал, то разговаривать приходилось Толику. Всегда кому-то что-то не нравилось и выбор был прост: самому в дыню дать, или других послать с этой целью. Или доложить? Или идти уговаривать?
И так каждое дежурство: «Как заставить этих проклятых людей, с которыми приходится жить вместе, делать то, чтобы жить можно было спокойно?»
Теперь это позади. Ничего не осталось от прошлой жизни, никаких друзей училища, никаких контактов, только сны о море…
== Дорога ==
Заметно темнело, Толик.гнал на обычной для себя скорости. Торопился домой после первого визита к психологу «с гарантией» как его выбор окрестила жена.
Им оказался одутливый долговязый мужик с рыхлой изъеденной шрамиками от юношеской угревой сыпи кожей. По координации движений было видно, что он в своей жизни отродясь никаким спортом не занимался. Если добавить ещё и посвистывающую дикцию, то вряд ли дворовое детство целителя прошло безоблачно.
Сан Саныч вёл приём в маленьком угловом кабинетике сидя спиной к единственному окну за старым светло-коричневым не полированным письменным столом, но реклама гласила, что это Клиника.
Зайдя в кабинет Толик первым делом осмотрелся. Перед столом друг напротив друга стояли два разношерстых потрёпанных дивана — книжки, в углу — этажерка с книгами. Сбоку над столом висела ещё одна полка. На стене напротив стола висел портрет Фрейда. На всех поверхностях красовались разнообразные сувениры и талисманы. На общербанном подоконнике Толик разглядел красно — жёлтую аромалампу, над столом — пару нецке, на этажерке — большой чёрный коллекционный автомобиль, кажется BMW. На столе Толику приглянулась серебряная фигурка Наполеона, стоящая на колоколе. «Это перевёрнутая стопка», — моментально догадался он. Рядом стояли маленькие песочные часы и лежали деревянные чётки.
Толик не глядя, на ощупь порылся в бумажнике, вынул подходящие купюры и положил их на стол возле прозрачной пирамидки с вмонтированными часами. После этого уселся на правый тёмно- синий заметно потёртый диван сначала на самый краешек, потом пересел к столу поближе. Но тоже как-то не ощутил нужной свободы и пересел напротив — на коричневый и стал разглядывать стоящую возле входной двери металлическую вешалку. «Как-то тут поудобнее»,- определился он и повернул голову в сторону Сан Саныча.
Сан Саныч всё это время, пока Толик усаживался, что-то проверял в своём пухлом исписанном коричневом блокноте, за тем высморкался, засунул платок обратно в карман, и наконец поднял голову. Глядя в лицо Толика он задумчиво покрутил в пальцах бордовый «Паркер», затем несколько раз передвинул лежащие на столе вещи, и наконец заговорил…
Теперь, когда это общение было позади, Толик гнал домой, ему остро хотелось принять душ. На ста сорока км скорости чётко орудуя рулём, пролетая мимо полей, он на ходу решал вопрос: помогла ему эта первая беседа или нет. Следующий раз уже сразу был договорен — на восемь через день. И Толик знал, что жена с ним приедет обязательно.
За время приёма Сан Саныч просто из себя выходил требуя от Толика какой-то правды об импотенции. Кружевлял вопросами, повторял их… Неужели он — Толик настолько хреново выглядит, что только так и не иначе можно на него подумать? И всё у Сан Саныча выходило, что он импотенцию свою скрывает, а все проблемы у него — от неё.
Деревья сменились городом, скоро уже дом.
== Дочки ==
Когда Толик вернулся домой, то жены и дочек на удивление ещё не было. Он вспомнил, что его предупреждали — они могут сильно задержаться у соседей. Там гремел праздник, который начался ещё в полдень как детский, но как постоянно бывает в этих местах — плавно перешёл в вечеринку с фейерверком.
Толик сел в кресло на веранде и стал глядеть на мелькающие огни соседского дома. Все его мысли всегда крутились вокруг семьи: чтоб было по людски, чтоб у них всё было. Жена/ дочки, жена/ дочки…
Вся его жизнь, это — стремление построить правильную, счастливую семью.
Что такое счастливая семья? «Это не так, как было у нас дома,» — прокручивал он любой сценарий, любую обстановку из отношений со своими родителями, возобновлял и, пытался завершить противоположным способом. Но противоположный способ далеко не всегда получался. Это Толика разрушало.
Так откуда эти страшные фантазии? Не подсознательное ли желание освободиться? Может этот второй в нём? Тот чужой, который просыпается, он уже планирует что-то, а он — Толик настоящий ещё не встал на борьбу с ним? В мыслях крутилось: он связан, он должен.
— Ну, что я с ними сделаю? Ну, куда я их дену? Куда? Я не могу!
Брат освободился. Но какой ценой! Таксистом Толик стать решительно не мог.
Он — Толик честный, искренний, добрый. Он — защитник и воин, он весь как на ладони.
Он никогда ничего не пытается скрывать.
Почему любовницу пришлось бросить? Потому что он дома не мог врать, бесконечно рассказывать, что он где-то на совещании, с друзьями. Он должен был говорить всё как есть, или по крайней мере не отвечать на вопросы, это — максимум.
Толик перевёл взгляд на свой сад, покрытый чётко распланированными дорожками. Деревца ещё совсем невысокие. Ничего, несколько лет и они вырастут, будет всё как задумывалось.
В дальнем углу сквозь надвигающуюся тьму виднелась недостроенная беседка. Толик отвёл взгляд. Темноты он боялся. Патологически. Есть два страха темноты: первый — в темноте я абсолютно один, а второй — там кто-то есть. Для Толика этот страх был смешанный: » Я в темноте и не могу контролировать тех, кто остался за её пределами. Вдруг в это время придёт кто-то с топором и их поубивает!» И когда Толик выйдет, то проблемы семьи наконец-то не будет. Вот тогда-то он освобождённый пойдёт и повесится.
Как легко сегодня психолог вывел его в этом на чистую воду:
— Хорошо. Давайте представим до конца — семья трагически погибла. Всё. Теперь вы повеситься сможете? Да? Поэтому вы хотите их убить, и у вас фантазии об убийстве, чтобы освободиться наконец и делать «что хочу».
Он не может покончить собой потому что у него на руках дочки и жена? Он ими связан? Связан с жизнью?
Тут Толик наконец увидел своих дочерей, впереди матери бегущих с шариками по тропинке и встал им на встречу.
== Второй визит ==
Вероника стояла в тусклом коридоре у окна и смотрела на открывающийся вид разрушенного завода: сгнившие полуразваленные трубы, разобранные рельсы… Когда-то в юности она провела тут почти месяц на практике, и здесь всё кипело. Экскурсовод рассказывал насколько это перспективное и значимое производство — трубы практически всех диаметров. Теперь — вот что осталось. Мрачности придавала и причина визита. Муж притащил её к психологу, чтобы она подтвердила, что он не импотент. Она подтвердила, теперь её до конца терапии выперли из кабинета…
Когда Вероника только вошла, то Сан Саныч сначала с любопытством и даже как-то нагло на неё уставился, задал несколько вопросов, а потом попросил подождать в коридоре: «Мешаете/ не способствуете». Она вышла и второй час смотрела на эти развалины. Единственно — дверь такая тонкая, что за редкими фразами хорошо слышалось всё, как впрочем и из соседних помещений.
Вот рядом в турфирме гремя бокалами празднуют возвращение из поездки, а напротив по диагонали откровенно трахаются. Расскажут потом дома о срочной работе. Что там на двери написано? Впрочем какая разница.
Вераника даже не знала надо было ей или нет, всё что она сегодня тут наслушала. С одной стороны она подвижница контроля, но сторону в которую копал Сан Саныч она предпочитала бы не трогать, впрочем он ей сразу резко не понравился, поэтому возможно она и была не объективна. Об этом ей ещё предстояло подумать.
Пока Сан Саныч разглядывал Веронику, то она разглядывала его. Вместо откровенного разговора между ними происходила невидимая дуэль. Он чутко предугадывал её движения, моментально перехватывал её взгляды. Она чувствовала: он читает её с полуслова. Теперь, стоя в коридоре и невольно подслушивая чинимый им её мужу допрос, Вероника решала: «Куда он клонит? Куда он выведет? Этот Сан Саныч что — такой умный или проницательный?» И ответ ей не был очевиден.
«Он на два — три шага вперёд может сказать, что я в данный момент думаю? Да. Но не потому что он проницательный. Он явно читает невербалику: я начинаю, а он уже прочитал начало не сформулированной мною фразы. Нет, это не интеллект, это что-то с психикой. Я потянулась — его пронизывает: «Привстать хочет». Я сама ещё не поняла, что привставать буду, просто начинаю ощущать, что нога затекла, а он уже: «Усаживайтесь поудобнее».
А вот с Толиком? Зачем он разговоры о его юности затеял? Теребит в поисках болевой точки…
Стоя в коридоре, через дверь Вероника впервые услышала о первом ужасающем коммерческом опыте мужа, когда он с друзьями в 1998 взяли в Москве кредит на миллион долларов под закупку фирменной итальянской обуви и в стране 17 августа объявили дефолт, курс доллара взлетел больше, чем в три раза. Выбор: или убьют, или деньги возвращать. И они выкрутились многоступенчатой бартерной схемой: обувью рассчитывались на зарплату рабочим, сырьё этого завода — дальше. И так — семь кругов.
Но зато Вероника услышала, что теперь её Толик готов рисковать только на условиях: » Чтоб холодильник пустой не был и трусы на мне останутся. Всем остальным — рискну».
Зачем Сан Саныч так долго и экономически безграмотно расспрашивал об этом, пытаясь вникнуть в столетней давности бартеры? — спрашивала себя Вероника. Толик ей никогда всего этого не рассказывал. А спроси его: «Почему?» ответит: «Ты и не спрашивала».
Но когда психолог стал ворошить уже нынешнее, то жене стало ещё хуже. Он допытывался почему Толик так быстро водит машину и водит ли он её аккуратнее, когда в ней дети. Вероника точно знала: «Нет. Летит точно так же по бешеному». И Сан Саныч уверял её мужа, что тот подспудно хочет, как он выразился: «расхерячить всех к чертям» и так освободиться от них — от обузы.
В этот момент она уже не выдержала и со словами: «Пора домой, уже темнеет» заглянула в кабинет.
Домой ехали молча. За всю дорогу Вероника произнесла только:
— Зачем ты ему вперёд деньги кладёшь?
— Ну, — промычал Толик в ответ.
— Я бы так не делала, — сказала она и замолчала. Через время добавила:
— Думаешь, что он без этого ещё злее к тебе будет приставать? Нет, он будет вкрадчивей.
— Почему?
— Потому что он жадный нищий садист, — поджала она губы. А потом добавила: «И явно наполовину импотент, если не полностью».
— И как это видно? — Толик даже газонул посильнее.
— Видно. От него от всего веет самозащитой. Он же копается в своих темах, что ему близко, тянет на других свои проблемы. Уж не говорю, что это просто дряблая туша. Женщины мужиков чуют.
Вероника принялась искать в сумочке свой блокнот, но Толик вёл машину столь часто меня скорость по разбитой дороге, что ей это не очень удавалось.
== Коллегия ==
Распрощавшись с поздним клиентом, Сан Саныч бережно взял купюры. Сумма превышала его стандартный гонорар больше, чем вдвое. Сложил деньги в пухлый от визиток и дисконтных карточек бумажник и в явно приподнятом настроении направился в расположенное недалеко от вокзала небольшое кафе. Он был членом как бы клуба — компании местных мужчин — психологов, которая примерно раз в месяц собиралась дружно посидеть с коньячком. Сан Саныч крайне дорожил этим обществом.
Выйдя из здания офисного центра одним из последних, Сан Саныч перекинулся несколькими словами с вахтёром, подсыпал тому визиток для раздачи и пошёл к своему серому Ситроену. Подойдя к автомобилю он тщательно осмотрел его со всех сторон и только потом снял с сигнализации и сел за руль. Что ж, его многосложная деятельность подарила ему несколько влиятельных недоброжелателей, поэтому приходилось постоянно быть настороже.
Когда Сан Саныч подъехал к кафе, все три его постоянных компаньона были уже на месте. В кафе витал сигаретный дым, официантка при виде Сан Саныча радостно улыбнулась завсегдатаю. Заметно надпитая бутылка «Алекса» красовалась на столике, друзья мирно похрустывали салатами, отставив надъеденное второе, которое у каждого было выбрано на свой вкус. За соседним столом заседала случайная незнакомая компания с отставленным чемоданом,
Сан Санычу было приятно его опоздание. Почему бы иногда не показать коллегам свою загруженность клиентами. Он сделал заказ, как бы невзначай вытащил портмане, сверкнув купюрами и закурил благодушно приготовился рассказывать причину опоздания.
Его приятели, прекрасно зная своего визави никогда не преминули подколоть коллегу.
— Саня, что так поздно? — начал свою стратегию Юрик — плечистый крепыш, психиатр, который в местных профессиональных кругах шёпотом считался самым навороченным спецом. — Мы уже ждали что ты позвонишь, чтоб мы летели выручать. Тебя там не били?
— Меня били? — смутился Сан Саныч. — Когда это меня могли побить?
— Ну, ты же нам в прошлый раз рассказывал как перед самыми выборами спалил все агитки партии БЮТ только за то, что они тебе как председателю местной ячейки не заплатили. Вот мы и прикинули, что они наконец прознали о твоём смелом поступке, через утечку данных от нас, и… Сам понимаешь, всякое может случиться в наши нервные времена, да ещё и в наших терриконовых краях.
Трое друзей весело уставились на Сан Саныча в ожидании его ответа.
— Та бросьте, — отмахнулся он усаживаясь поудобнее. — Вся история уже в топке. Кстати, о «не заплатили»- у меня пациент новый объявился, сейчас как раз от меня ушел, ездит сто километров из райцентра. Так он прям заходит, и с порога — платить, и только потом присаживается…
— Надо же, как он тебя боится. Думает, что глядя на денежку ты станешь его по головке гладить, — Юрик улыбаясь откровенно разглядывал Сан Саныча прямо в лицо. — Наверняка от папочки комплекс: «Маэстро, я не буду должен даже за час вашего внимания. Это вы сейчас будете отрабатывать полученные от меня хрусты».
— Та ну. Какая разница когда платить? — опустил тот глаза. — Впрочем, он наверное хочет показать свою состоятельность, чтоб я его проблемы золотым аршином мерил. Сейчас! Я его размазал по первому разряду.
— И что там за проблемы? Опять скрытая импотенция, — хохотнул второй приятель — худощавый блондин слегка за сорок — Виталик. Компания хорошо знала о приверженности Сан Саныча этому диагнозу во всех непонятных случаях. И — как сопутствующего — в понятных.
Поразмыслив над второй явной подколкой, Сан Саныч вдруг вспомнил:
— Там мутная история… Он сказал, что в местной больнице ему по ошибке в карточке написали шизу. Я даже подумываю отказаться с ним работать, а то мало ли что — органика, стационарное лечение. Поубивает кого-то и ко мне потом приведёт.
Юра подлил друзьям коньяк, прикурил новую сигарету и опять внимательно посмотрел на Сан Саныча:
— Другими словами за незначительную комиссию ты хочешь слить мутного клиента мне?
— Ну, а как ты хочешь? Без комиссии — не бывает.
— Я — никак. Чего только людям по ошибке в карточке не напишут… Особенно в местной больнице, — крутил Юра сигарету. — Но только не это, — рывком добавил он. — Рассказывай.
И Сан Саныч воспользовавшись возможностью получить на шару консультацию по очень платежеспособному клиенту, которого ему очень хотелось сдоить ещё хоть несколько раз, начал рассказывать.
Для начала он решил блеснуть перед друзьями как видный толкователь снов. Поэтому начав со сна Толика о льве и ребенке, рассказал присутствующим, что именно надо втолковывать пациентам, да и всем остальным: «Думайте в первую очередь о своих детях! Лезть защищать чужого ребенка с риском для своей жизни может только последний идиот»:
— Если с тобой что-то случится, то кто будет заботиться о твоих детях? Что с ними станет? Сын твой — снаркоманится, дочка пойдёт на панель — в проститутки. Поэтому я ему сказал, что надо не стоять распотякивать, а драпать, пока цел. О чужом ребенке должны заботиться его собственные родители. Другие же — ну… По мере возможности. Но не более того.
Поскольку вся компания уже много раз слушала философию Сан Саныча о детях, густо сдобренную эпитетами о биомусоре, то ничего нового он им рассказать уже не мог, поэтому не встретив обсуждения, углубился дальше в историю своего недавнего пациента.
— Никаких целей терапии не выставляет: «Мне хорошо, но я не хочу чтоб у меня было вот это состояние, как депрессия». Короче, соматизированная депрессия. То есть постоянно ему плохо. Рассказывает: «Знаете, если сердце заболит? Это же вообще финиш. Это же жить невозможно». То голова у него кружится, то ещё что-то… Что было? Да, ничего не было – депрессия была, потом так зацепилось, что…
— То есть про импотенцию он тебя не порадовал? — повторно уточнил Виталик.
— Сука, пока упирается. Но я его колю. Вот и жену свою сегодня приволок, чтоб подтвердила. Но как оно у них там — молчат.
Вся компания очень сочувственно закивала Сан Санычу: «Серьёзный облом! Это как на порнуху настроиться, а это немецкое кино таки про войну». Тот продолжил:
— Ездит из области, ездит только вечером, при чём в семь — восемь, оптимально – в восемь. Скорость езды у него сто сорок- сто шестьдесят, меньше он не может ездить. Когда семья рядом, он вообще не боится скорости, топит и до двухсот. И — картинки перед глазами: «Вот я еду-еду, а потом как в трёхмерной графике вижу, как на полном ходу влетаю в столб». Он боится детализировать все эти фантазии… Всё это — смерть, кровь, уничтожение. Всё, что угодно.
Я говорю: «Хорошо. Давайте представим до конца – семья трагически погибла. Всё. Теперь вы повеситься сможете? » «Да». Он не может покончить собой, потому что у него на руках дочки и жена. Поэтому он хочет их убить, и у него фантазии об убийстве, чтобы освободиться наконец, и делать то, что хочу.
Когда Сан Саныч полностью окончил свой рассказ, то друзья дружно углубились в тарелки, звеня своими столовыми приборами. Конечно, они по своей профессии каждый день видели больных, и у каждого была своя история. Но — если выбрана интересная работа, то почему бы и не обсудить любопытный случай, тем более в ничем не обязывающей обстановке.
Первым начал Виталик, он работал школьным психологом, поэтому больше всего интересовался в каждой истории истоками — родителями. Как он твёрдо был убеждён, что не только в органике дело, а и в атмосфере — катализаторы есть/нет. Держите порох влажным и оно не взорвётся:
— Его отец психопат, а мать – полная эмоциональная холодность, разочарование, злость на всех, параноидальная скорее всего личность. У него нет с детства никаких положительных воспоминаний. Главный компонент у него внутри – пустота, там ничего нет, смысла жизни нет. Его смысл жизни это скорейшее уничтожение. Классика шизофрении – психоз. Его часть здоровой личности хочет убить отцовский комплекс. Убить в себе отца – значит сделать себя банкротом, поэтому боится даже собственными деньгами распоряжаться, сразу начинает их раздавать.
Наконец в беседу включился третий компаньон — Станислав Александрович. Полный, лысоватый в очках с роговой оправой:
— Убивать здоровую личность не есть хорошо. Вот он и принялся превращать свою здоровую личность в невротика — добавляет всё новые невротические симптомы. Отвлекается от главной проблемы и начинает…
Юрик наконец доел свой шницель, разлил остатки коньяка, тщательно стараясь никого не обделить и произнёс заключительную речь. Поскольку он в этой компании был единственным врачом — психиатром, то его друзья, хоть не признавались в этом, но всегда очень считались с его мнением как заключительным:
— У твоего, Саня, клиента произошло классическое расщепление на физическое и духовное. Его душа хочет убить тело, которое превращается в его отца. В нём отец просыпается физически: внешнее сходство — с годами он становится всё больше на него похож, у него появляется такое же имущество, он повторяет его жизненный путь — становится как и его папочка успешным предпринимателем. Но в результате того, что он чуть-чуть всё же изменился, то произошло расщепление: его внутренний нормальный человек хочет убить того, в кого он вынужден превратиться. И для того чтобы освободить душу от вражеского тела – ему нужно любой ценой его уничтожить… Вот это шизофрения, когда человек пытается бороться с самим собой, при чём в целом виде. Не когда отделяется аффект, отделяется часть, а когда целиком. Поэтому в райцентре ему абсолютно правильно поставили диагноз — шизофрения.
Приятная вечеринка окончилась. Друзья стали собираться из за стола. Сан Саныч встал последним. Ему абсолютно не хотелось домой. И к тому же он не хотел, чтоб друзья видели, как он всякий раз обходит свой автомобиль прежде чем сесть в него.
== Сад ==
Вероника прекрасно знала о силе своего влияния на мужа. В какой именно момент она сумела с годами подобрать нужные для него интонации, она этого не помнила. Но Толик уже даже не входил во все эти «почему», просто принимал её команды и решения, тем более в его коммерцию она старалась не лезть, а только семья, только его здоровье.
Несколько дней жена решала насколько Толику сможет помочь этот врач, насколько — наоборот, навредить. Поняв, что самой ей не одолеть этого вопроса, она отправилась консультироваться к специалистам. А что делать? Как ни крути, а проблема должна быть озвучена.
Пробиваясь сквозь море новой информации, она приняла факт проступающей шизофрении, открыв новую для себя реальность. Странными путями ей даже довелось встретиться с приятелем Сан Саныча — Юриком. Это было даже не удивительно, ведь мир так тесен, а уж мир провинциального областного центра тем более.
И она уже абсолютно не жалела, что почти два часа провела в коридоре офисного центра, слушая, как Сан Саныч «терапевтировал» её мужа, после чего они возвращались домой на почти двухсот- километровой скорости.
В чём же была мотивация этого крупного местного специалиста? Желание послушать очередную чужую трешевую историю? Страсть слушать травматичное воспоминание бьющегося со своими проблемами пациента? Или всё же присутствовало какое-то желание действительно помочь? В чём была мотивация этого лекаря? Как поставить своего пациента на внутренний процесс исцеления, или как довести до двухсот км в час по битой дороге…
Как ей — Веронике различать этих врачей, чтоб сохранить свою семью, дочек, мужа? Просто уже хотя бы физически их сохранить, закрывая своё гнездо голыми крыльями от разного рода стервятников.
К огромному сожалению Сан Саныча утром в день назначенного им следующего сеанса терапии ему пришло сообщение с неизвестного номера, о том что Толик не придёт. Выждав некоторое время он для верности перезвонил самому Толику, но в трубке раздался голос Вероники, которая сухо с немецкой вежливостью подтвердила Сан Санычу, что действительно пока их семья вынуждена отказывается от его услуг и, в случае изменения обстоятельств самостоятельно ему об этом сообщат.
Сан Саныч, сидя у себя в кабинетике вздохнул об ушедшем доходе, но потом подумал, что оно и к лучшему, гора с плеч и всё такое. Больше у него на сегодня клиентов всё равно не было, поэтому он заварил себе крепкий кофе и стал курить, сквозь задымленный воздух глядя на портрет своего любимого образца — Фрейда, человека, который открыл свой кабинет «дорого», абсолютно не имея никаких начальных знаний, но как-то справился.
А Толик в это время одев спортивный костюм занимался уточнением разметки сада, и копал ямки для купленных дорого элитных саженцев. На вечер — ещё гора работы: перестраивать фонтанчик и доводить до ума центральную альпийскую горку. Тут даже дня на три работы хватит, и это только начало. Он это давно запланировал, да всё как-то откладывал… А ведь сад — это его любимое хобби.
Вероника, занимаясь на кухне выпечкой, поглядывала в окно на мужа. Даже если кому-то кажется, что выхода нет, то пока мы живы — он есть. У них во дворе обязательно будет самый образцовый, самый райский сад.
93
Загрузка...
