Небо в алмазах

Елена Малозёмова

Небо в алмазах

Шестого июня 1962 года Борис шагнул на перрон из поезда «Воркута-Москва».

В голове навязчиво стучала песня, которую гоняли в поезде по радио при подъезде к Москве: «Здравствуй, столица, здравствуй Москва, здравствуй, московское небо!» Он поднял голову вверх. Там, высоко, плыли облака.

— Ну, здравствуй, столица! – попытался улыбнуться, но как-то не покатило, лишь жалкий оскал получился. Борис разозлился сам на себя: — Я домой вернулся! К бабушке! К брату! А не в этот город.

Он резко, как перед заплывом, выдохнул воздух и второй раз шагнул, уже совсем в Москву.

Народ с интересом оглядывал его наряд: брюки-дудочки, пиджак с накладными плечами, ботинки «на манке». Мда… Ну, хоть ботинки не жали, размер ноги остался тот же. А костюм, несмотря на всю гипертрофированную его зауженность, болтался на нём во все стороны. «Я – как кузнечик сейчас…» — грустно улыбнулся Борис и, для довершения картины своей полной нынешней нелепости, провёл рукой по едва отросшему ёжику на голове. «Главное, до Юрки доехать. Он что-нибудь на первое время подкинет, а потом сам куплю. Что там сейчас носят?» Стал приглядываться к проходящим мимо мужчинам и аж зажмурился: быстрей, быстрей доехать до Юрки, снять с себя этот жуткий маскарадный пиджак с еле заметными каплями крови на плечах и лацканах. А там – хоть в ватник, хоть в пижаму – лишь бы снять, забыть, не помнить…

— Ваши документики! – раздался голос сбоку. Милиционер щёгольски откозырял и протянул в ожидании руку.

«Ишь ты, какой славный мусорок! Ну, документы так документы». Борис протянул справку об освобождении.

— Я так прикидываю, вы лет десять назад сели? Судя по одежде.

— Так точно, гражданин начальник!

— Да ладно, чего уж там! Товарищ… — сержант козырнул ещё раз.

…Он шагнул в автобус и забился там в самый конец, в самый угол, чтобы как можно меньше людей видели его скоморошный наряд. Попытался согнуться, стать меньше, незаметнее, невидимее. Москва, любимый и ненавистный город, медленно проносился мимо, сверкая и звеня. Голова закружилась от суматошной кутерьмы машин и людей. Надо же! Совсем не замечал он этого раньше, тоже куда-то вечно опаздывал, раздавая обещания обязательно быть, непременно посетить и радостно отпраздновать.

Вот и Юркина остановка. Дом. Подъезд. Этаж. Дверь после короткого звонка радостно распахнулась и ему в живот ткнулась бабушка. Запричитала, засмеялась, заплакала – всё сразу.

— Бабуль, — тихонько оторвал её от пиджака Юра, — ну всё, всё. Тут ещё куча народу хочет поцеловаться.

И налетели на Бориса родственники радостные, целовали-обнимали, жали руку и хлопали по плечам. Последним подошёл дед Нил. Даже он приехал из Подмосковья обнять внука.

— Ты, кажись, Борька, ещё вымахал, совсем уже два метра! – гордо оглядел его дед.

— Да нет, деда, на баланде тюремной сильно не подрастёшь. Такой же остался, просто худой.

— Но такой же красивый, — пропела двоюродная сестра Лариса. – Сейчас новый французский актёр появился, Аленом Делоном зовут. Так вот, я каждый раз тебя вспоминала, как на его фильмы ходила. Темноволосый и синеглазый, как ты, Боренька. Я и подружкам в институте всем так и сказала!

— Вот как! И про то, где я нахожусь, тоже рассказала?

— Да ладно, Борь, чего ты? – потупилась Лариса.

— Да, я тоже фильм с Делоном видела, и тоже тебя вспоминала. Прямо копия. Так что не обижай мою дочку, — вступила в разговор отцовская младшая сестра Раиса. – Ты в институт-то будешь восстанавливаться? Сниматься надо, а то такая красота пропадает!

— Ладно вам, тётя Рая! Мне бы для начала оклематься, оглядеться, а там посмотрим.

— Так, — строго вступила в разговор Юркина жена Августина. – Пусть Борис примет душ и переоденется, а мы пока за стол, — она подмигнула ему подведённым по моде глазом и увела галдящую родню к накрытому столу.

…Под душем было хорошо. Его посетило давно забытое чувство расслабленности и умиротворения. Совсем не хотелось выходить наружу, к людям. Ни к каким, даже к любимым родственникам.

— Эх! Красота-то какая! Хрусталь-серебро, цветочки-салфеточки! – Борис ввалился в комнату вихляющей походкой. – Августушка, ты, как была мамзелькой, так и осталась мадамкой. Уж и не знаю, с какой стороны к столу-то подходить.

Августина горделиво приподняла голову с аккуратным начёсом, стрельнула глазками и пропела:

— Да будет вам, Борис Тимофеевич. Всё мы помним из твоей бурной жизни, да и ты поди ничего не забыл. Знаешь, в какой руке нож держать.

— Борька, прекрати немедленно и садись рядом, — бабушка постучала по свободному стулу. – А как вилкой пользоваться, я тебе снова напомню, мне не привыкать.

За столом сидели весело. Настроение было хорошее, еда вкусная, спиртного много, но долго посидеть не удалось. Перебрал Раисин муж. Он нечленораздельно ругал власть и грозил куда-то кулаком. Его подхватили за руки и увели домой. Вскоре потянулись и оставшиеся, решили: пусть братья побудут вдвоём.

— У меня пока поживёшь. Освоишься немного, а потом в мамину комнату на Хорошёвском переедешь. Я на работе с одним договорился: он новый холодильник покупает, а старый мне отдаст. Мама не захотела покупать, по старинке привыкла, а тебе тяжело будет без холодильника.

— Так хотел мать увидеть. Завтра съездим на кладбище?

— Да, на электричке быстро будет… — Юрий сменил тему. – Свитер-то у меня есть, а вот брюки… Чего худой-то такой? Это ж сколько тебя откармливать?

— Эт вряд ли, — нагнул голову Борис. – Туберкулёз у меня. Да не боись ты, не заражу. Закрытая форма. Пока…

Взгляд Юрия упёрся куда-то в Борькино плечо:

— А что врачи говорят?

— Ну, направление на лечение дали. Но не думаю, что долго протяну. Да не переживай ты! Может, и подлечат ещё. Время ещё есть. Я пока все дела не переделаю, помирать не собираюсь. Времени подумать было много. И для себя я решил, что главное – это найти могилу отца, — Борис схватился за голову. – Господи, могилы, могилы!.. Как же я раньше-то жил? Чем, а, Юрка? Девочки, рестораны, мечты о славе… А теперь – успеть бы могилы навестить. А там можно и самому…

— Эй, эй, ты чего? – Юра потряс его за плечи и быстро сменил тему. – Найти могилу отца – это правильно. Мне всё как-то не до этого было. Хотя и маме, и бабуле обещал. Но, сам понимаешь, семья, работа… — Глаза его загорелись. — А что? Давай вместе в Ленинград смотаемся. Я в военкомате про захоронение узнавал. Может, и найдём, а, Борюсь?

— Конечно, отец рад будет. Только что я ему скажу? Что жизнь свою профукал? Пропил, прогулял, ногами продрыгал? А потом десять лет за чужую вину на Урале лес валил? Что зек я, зек откинувшийся?

В дверь, кутаясь в халат, заглянула Августина:

— Мальчики, не шумите, Олежку разбудите. И вообще, идите по койкам. Наговоритесь ещё.

— Ты иди, Августушка, мы не долго. Сейчас ещё по рюмочке и…

Выпили. Помолчали.

— Что значит, чужую вину? – Юрий упёрся взглядом прямо в лицо. – А кто ж тогда убил ту девчонку?

— Слушай, меня там не было. Я ж упился, как свинья. Игорёша виски у отца свистнул, ну, я и… Виски! Я ж это слово только слышал да в книжках иностранных читал! Забыл я, что сам просил шалаву эту, Любку Лакееву, приволочь новенькую студенточку к Игорьку на дачу. А Игорёша сам на неё, на Зою эту, глаз положил. И давай в меня виски вливать, чтоб не мешался под ногами. Любка-то, куда денется? Подвинется, чего там? Сделает вид, что не поняла ничего. Актриса будущая! Ведь надежда у неё была войти в семью Нотиных. А там и слава, и деньги. Можно и Игорёшины закидоны потерпеть ради папиного лауреатства. Ведь две Ленинских премии, ордена, медали… Осип Нотин! Лучший поэт эпохи, любимец Сталина!

— Подожди, — Юрий помотал головой. – Я не понял. Она же на суде сказала, что с Игорем Нотиным в спальне на втором этаже была! Как же…

— А вот так же! Любаша девочка ещё та была! Одно слово – актриса. Какую комсомолку она из себя всегда изображала, какие отповеди она устраивала на собраниях провинившимся однокурсникам! Тогда забавно было на это смотреть. А потом, на суде было уже не смешно. Лучшая её роль получилась. «Синенькая юбочка, ленточка в косе»…

— Кто не знает Любочку? Любу знают все, — задумчиво подхватил Юра.

— Кто бы мог подумать, какие фортеля эта красотка на даче у Нотиных отчебучивала? А наутро, полуживая, шла на мастерство актера, и как ни в чём не бывало заламывала ручки: «Ах, мы услышим ангелов, ах, мы увидим небо в алмазах!» Бедный Чехов!

Борис аж соскочил со стула, изображая Любовь Лакееву, хитрую подружку своей беспутной юности, а теперь известную актрису кино.

— И ведь и тогда выкрутилась, даже из института не вылетела. Ну, правда, с такими способностями она с любым деканом да прокурором могла договориться.

— А вот Игорёша твой из института вылетел, хоть и шёл по делу лишь свидетелем, — Юрий задумчиво ковырял вилкой в холодце. — Папа-то его, лауреат всего, что только на свете бывает, все свои связи подключил, вытащил сыночка из ямы. За счёт тебя, выходит…

— Ну, кто-то же убил Зою? Вот и заставили Любку на меня указать. Уж не знаю, чего ей там наговорили, а, может, просто пообещали не трогать, если соврёт, что была в спальне с Нотиным.

— А ты, выходит, был самый удачный вариант. Пьяный рядом с унитазом валялся с разбитой головой. Готовый насильник и убийца. А почему молчал?

— Я молчал!? Я доказывал, орал, приводил факты, какие мог. Но против меня был сам Нотин с орденами и медалями, с народной любовью. С адвокатами, следователями и свидетелями. Свидетелями, понимаешь? С Любкой Лакеевой и Игорьком Нотиным. Игорёшу папа защитил, а мой отец…

— Наш отец, Боря, нас раньше защитил, в сорок втором… Как смог…

— Да. Каждый защищает, как умеет. Как совесть подсказывает… Осип-то Матвеевич стрельнуться после этого хотел, да не дали. Отобрали ружьишко-то.

— Но он всё равно вскоре помер. Сам ли или сердечко не выдержало – кто знает? Москва долго слухами полнилась, особенно после фельетона Нариньяни в «Известиях». А Игорёша надолго пропал тогда из Москвы, позор свой где-то в Сибири пересиживал. Сейчас художник. Талантливый, говорят.

— Там вся семейка талантливая, но гнилая. На баб падкая. Так бывает. Уж чего кому господь отмерил. И мне отмерил по его, божеским, понятиям. Сколько отмерил, тем и жив буду.

Братья обнялись, молча выпили и каждый пошёл в свою комнату. Юрий к жене, к сыну, в тепло и покой. А Борис – в чужую одинокую койку.

Он лежал с открытыми глазами и долго смотрел в ночное небо. Туда, где ангелы, где небо в алмазах…

122
ПлохоНе оченьСреднеХорошоОтлично
Загрузка...
Понравилось? Поделись с друзьями!

Читать похожие истории:

Закладка Постоянная ссылка.
guest
0 комментариев
Inline Feedbacks
View all comments