1. Пекло, а не дом, жара пропиталась стенами и душно выходила наружу, навзрыд ревя, труба гудела, осыпаясь по кирпичикам в пучины гари и в нагоревшей сажи плотные мазки на стенках. Дом сгорал, летел шифер высоко в небо, и клубы плотного черного дыма травили округу и осыпались на всё вокруг, приставая и въедаясь в травяные листья на полях, не давая дышать им, подсолнухам, осотам. В цветах и зелени останавливались жизненные процессы, по капиллярам их тонких несгибаемых трубочек не шли соки, почерневшие и забитые копотью, глубочайший тромбоз поразил в радиусе 110 метров этот густой луг, что вблизи горящего дома произрастал и жил столетия до основания первого бревна поместья. Другие дома были современнее и ограждены они были забором из металлических листов, покрашенных зелёными, бордовыми, синими красками, которые тоже опалились и выгорели. Краска, пузырясь будто перегретая карамель, скатывалась с профлистов, открывая взгляду истинный цвет штампованного металла. Под углями крыльца лежал скелет испуганной собаки с застывшим страхом в бешеных сгоревших, запекшихся глазах. Заживо она сгорала, не скуля ни мгновения в пустоту полости деревянного порога. Бедный невысокий навесной гаражик на 4 лиственничных столбах, больше похожий на конюшню, и бедная машина ушли в полном единении в небытие, оказавшись в пылающем урагане, подхваченным порывом тяжело несущегося ветра. Вместе. А машина древней и ценной марки спеклась в этом бессмысленном, трагическом гробу, буквально просачиваясь под землю свежей лужей. Расплавленный металл огрызался, температуры взлетали, пожарные машины не могли подъехать, потому что уж слишком зол был огонь – плевался и брызгался, заставляя испаряться сухую землю: она трескалась, из расщелин и плит, сверху, из-под каждой и от каждой песчинки шел густой быстрый дым. Стекла дома пожелтели и стекли глубоко в грунт. Такое зверское пепелище не представлял себе никто, семья сгорела в одночасье. Только дым-дым-дым-варварский огонь. И еще раз дым. Без рассвета и заката та деревня была в те сутки, ибо то пламя заменило собой солнце, и тот, кто устроил это – страшный зверь, изверг, разгуливал по чащам в полнолуние, с умазанными в крови кривыми руками и красными, пожирающими душу, злоебучими глазами.
2. 4-х летний мальчик гулял в лесочке по извилистым, слегка коричневатым глинистым тропинкам, держа здоровенный одуванчик в своей маленькой руке. Одет он был по погоде: кроны деревьев склонялись в направлении тропинки и к ней самой, были они высоки, и посему мальчик шел без головного убора, без какой-нибудь там панамы, а развеивал прямые волосы своего детского каре в нежном поддуваемом ветерке. На нем смешно сидел джинсовый комбинезончик с крупными пуговками, и светящаяся улыбка подогнутых губ придавала его мелким голубым глазам блеск божественной любви. На ножках – разноцветные носочки, которые пробивались сквозь щелки буро-молочных сандалий. Он бежал наравне с ручейком, убегающим в звенящую даль, а вода ручья настолько чиста, что мальчик прислонился к ней губами. Такая ледяная вода… Так происходило часто с ним, когда он уходил далеко-далеко, чтобы насладиться настоящим детством, а не муштрованием и руганью, что все сорокалетние старожилы склонны называть без колебания и доли сомнения «родительской заботой». Отцы и мамки нынче не те, а созидательная натура человека остается той же и она всегда неизменна, так любовь, с которой дети встречают мир перечеркивается порою наглым беспощадным образом, ввергая в слёзы незащищенного, слабого ребенка… Который ничего плохого не сделал! Он гулял по-прежнему на свободе, глубоко дыша грудью в полной отрешенности от мирских забот, замечая безобидных букашек, улыбаясь и гладя их по панцирям. Но как только вспоминал родителей – грустил.
Через мимолетные 2 часа он вышел на пригорок и увидел свой дом. Мальчик чуял неладное и до пригорка, ведь в воздухе витал запах чего-то сожженного; и черноокое небо хмурнело. Молчаливо догорали последние угли и столпившиеся люди злословно шушукались, плевались, некоторые переживали. Лишь сейчас мальчик вспомнил, что забыл потушить свечку, оставленную на кровати… он тогда плавил воск и обмазывал им бумажный кораблик, с которым и ушел в лесок к ручью. Он встал как вкопанный абсолютно недвижим. И мельком улыбнулся.
48
Загрузка...
