«Ступени на эшафот»

Эссе «Ступени на эшафот» является первым произведением в трилогии о поиске пути самопознания. Две другие работы: «Когда- нибудь всё начинается» и «Жизнь в ожидании чуда», готовятся к публикации.

От автора

Предлагаю вашему вниманию эссе «Ступени на эшафот». Эссе, которое переворачивает сознание. Первая часть произведения была опубликована в журнале региональной культуры «Балтика» No3 за 2001 год (издательство «Кладезь» г. Калининград).

Сопровождало эссе вступительное слово Сергея Васильевича Погоняева, члена Союза Российских писателей. Я приведу его полностью.

“Олег Николаевич Малышев. Родился в 1961 году в Калининграде, учился в средней школе No 23. После службы в армии уехал на Сахалин. Несколько лет работал в тайге приёмщиком- заготовителем папоротника, грибов и ягод. Заочно учился в Хабаровском институте народно- го хозяйства. Эссе «Ступени на эшафот» -первая серьёзная литературная работа.

Герой эссе- молодой человек, попавший в наркотическую зависимость. Что, может быть, отличает его от общей массы наркоманов, так это его способность критически взглянуть на се- бя. С одной стороны, ему нравится испытывать состояние аффекта от потребления наркотиков, с другой – он понимает, что сознание его раздваивается. Происходит переоценка ценностей, и он ясно осознаёт, что общечеловеческие ценности отступают на задний план, а на передний выдвигается дикая, животная основа, изначально заложенная в природе человека, и это его не то, чтобы тревожит, но раздирает на куски.

Автор не просто описывает состояние наркомана, а пытается исследовать его изнутри, про- никнуть в глубины подсознания. Задача эта не из лёгких, и нельзя не отдать должное автору хотя бы за смелость попытки. Если же учесть, что это у него получилось неплохо, можно только порадоваться за него и пожелать продолжать писать, несмотря на все трудности, об- рушившиеся в последние годы на людей, занимающихся творчеством.

Эссе написано короткой фразой, где нет места лишним словам, эмоциям, и это ещё сильнее подчёркивает жёсткость, даже жестокость проблемы, рассматриваемой автором. Приятно отметить, что автор, практически не имеющий литературного опыта, очень серьёзно относится к работе со словом, во многом за счёт этого достигая большей экспрессии повествования.

Художественные особенности данного произведения таковы, что читатель невольно включается в гамму переживаний, страданий, прозрений героя и, сопереживая, как бы проходит с героем весь путь от необдуманной шалости до горького прозрения. Путь этот ведёт из тьмы к свету. Жизнеутверждающий мотив и есть тот свет, который пронизывает всё произведение и вселяет уверенность в ценность человеческой жизни, в необходимость бороться за неё, в возможности одержать победу над тёмными сторонами человеческого «Я».

К сожалению, эссе не законченно, оно требует продолжения, и хочется надеяться, что оно непременно будет дописано.”

Спасибо Сергею за добрые слова.

Работа над эссе продолжалась более двадцати шести лет. Только в 2019 году я нашёл нужные слова, чтобы его завершить. Эта часть произведения стала его эпилогом. Не хочу сказать, что эпилогом всей моей жизни, но, несомненно, «Ступени на эшафот» – это большая её часть, часть меня самого. Вторая часть, в отличие от первой, перед публикацией не была представлена на одобрение служителям церкви. На это у меня есть свои причины. Возможно, они станут вам понятны, после прочтения эссе.

Финальные строки, на мой взгляд, более полно раскрывают всю многогранность данного произведения и дают возможность лучше понять основную мысль, которую я хотел донести. Я очень надеюсь, что поток сознания, вложенный мною в эту работу, поможет вам не только пережить те же чувства, что и автор, но доставит удовлетворение от того, что вы увидите этот мир, нашу жизнь немного и моими глазами.

Я рассматриваю эссе «Ступени на эшафот» как продолжение изучения темы, затронутой Л.Н. Толстым в его работе «Исповедь. Вступление к ненапечатанному сочинению». По моему глубокому убеждению, «Ступени на эшафот» – это и есть «ненапечатанное сочинение».

Судить об этом, конечно же, вам, мои дорогие читатели.

С уважением, Олег Малышев.

СТУПЕНИ НА ЭШАФОТ

По благословению Епископа Балтийского Пантелеймона.

Моим родителям Малышевым Нине Александровне
и Николаю Павловичу посвящается.

Рисунок я придумал и нарисовал его, зная, что тот, кто его увидит, всё поймёт. Всё, что понять дано было и мне. Каким он будет, кто поймёт, о чём я молчу? Я этого никогда не узнаю. Он промолчит, промолчит о себе. Он – человек, живущий в завтра, человек, рождённый жить. Как бы я хотел увидеть его, взглянуть ему в глаза. Где он, тот завтрашний день? Где он, тот завтрашний я? Завтрашний день, день ещё не наставший, но день, которому быть.

«И сотворил Бог человека по образу своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их».

Бытие Гл. 1; ст. 27

Жили-были люди на Земле. Много-много очень разных жило людей. И жил на земле сатана, что был Богом повержен на землю с небес. Могущественен и силён он был. Большой властью он обладал над Землею и над людьми. Даже смерть была подвластна ему. Множество слуг прислуживали сатане, и неистовствовал он в злобе своей. Слезы и кровь, как вода, тогда напитали землю. И никому не было спасения. Но мало ему было горя людского. Злопамятен, коварен и лукав он был, сатана. Помышлял он Богу отомстить и небо и землю царством своим, царством тьмы желал он видеть и властвовать над всеми и всем он жаждал. Знал сатана, что Бог любит людей, и решил он использовать человека в целях своих. И искал он человека ему подходящего и его он нашел.

В некотором царстве, в некотором государстве жил маленький мальчик и всем он был хорош, да вот только уж очень он был самолюбив, тщеславен и горд. Считал он себя лучше других и очень хотел, чтобы это эти другие признали. А они смеялись над ним.

Шли годы, малыш подрастал, и наблюдал за ним сатана и не мог он нарадоваться, глядя на этого мальчика. И пробил час. И призвал сатана слуг своих, духов нечистых, и приказал он им: «Войдите в этого мальчика, опутайте его сетью грехов и ко мне его приведите». И пали духи нечистые в ноги сатане и славили они его и клялись волю сатанинскую исполнить. И сказал сатана: «Пора, идите, и я буду с вами, и я помогу вам». И вошли духи сатанинские в мальчика, и не знал он того, и никто не знал, какая беда нависла над ним.

Так ли оно все было, это уже не важно. Выхода нет и выбора нет. Выбор сделан.

Часть первая.

За окном шумит ветер. Капли холодного дождя ударяют в стекло. Жар страха и его холод ни на минуту не оставляют меня. Мозг лихорадочно ищет возможности уйти от решения поставить точку. Поздно. Всё уже было. Богат я или беден. Болен или здоров. Всё безразлично. Страх победил. Я больше не могу ему сопротивляться, нет сил. Страх медленно, но неумолимо ведёт меня к краю, где закончится жизнь. Только одиночество всё это видит и терпеливо ждёт, когда и оно сможет сбежать от меня. Видно за эти годы мы изрядно друг другу надоели. Всю жизнь мы были вместе – я и моё одиночество. Одиночество во время шумного веселья и когда распивал бутылку сам с собой. Одиночество в толпе людей и в постели с нелюбимым человеком. Одиночество днём и ночью. Одиночество на краю, где рождается смерть. Желаний нет, они уже, наверное, мертвы. Я смотрю в зеркало и вижу глаза, открытые глаза ещё живого человека. Мир тебе, человек, смотрящий из зазеркалья. Мир тебе, при- шедший оплакать меня. Мир тебе, пустыми глазницами смотрящее зеркало.

Ступень.

Солнце и голубое-голубое небо. Солнечный летний день. Маленький домик у моря. На открытой веранде в тени зонта сидит старик. Он спит. На веранду вбегают дети, девочка и мальчик. Они подбежали к деду и его тормошат: «Дедушка, дедушка, пойдём на море!» Старик открыл глаза, увидев детей, улыбнулся.

Дым, дым, сгоревшие мечты. Ночь. Часы давно пробили полночь. Я стараюсь уснуть, но тщетно – сна нет. Я жду его, жду, что он придёт вот-вот, что он опять по- дарит мне те несколько мгновений, которые унесут меня в сказку, в мир, где нет границ. В пространство живущей мечты. Туда, где остались Вера, Надежда, Любовь. Я жду, что сон подскажет мне, где выход из этого тупика, из этого мрачного болота страха, где, однажды увязнув, начинаешь кричать и биться, но с каждой минутой всё глубже погружаешься в эту дышащую зловонием бездну. Где от бессилия слёзы катятся по щекам у того, кто стал куском плоти, принесённым в жертву не знающему милосердия и пощады зверю. Где всадники на бледных конях, сопровождают тебя в последний путь. Где ты, ещё живой, уже мертв. Где стон и плач услаждают слух кровавого монстра, холодным светом горящей звезды освящающего этот жуткий ритуал в час, когда остановилось время. Время жизни. Но кто знает, что такое жизнь. Дни, ступенями ведущие в неизвестность, может, они есть жизнь. Может это на части раз- битое время и дни, сменяющиеся ночами, стремительно кружащиеся в пестром хороводе иллюзии придуманной жизни, может, они есть жизнь. А может, жизнь – это грядущее будущее. Будущее, где не будет прошлого, где есть только сегодняшний день и надежда, что настанет ночь, или это ночь и томительное ожидание утра, воз- вещающего рождение нового дня и та неуловимая грань их разделяющая, она и есть жизнь.

Крик, разорвавший последнюю ночь. Крик, вновь и вновь возвращающий к жизни. Солнце, солнце и нестерпимо палящий, убивающий всё живое зной. Солнце и раскаленный добела песок. Пустыня. Я иду по этой горячей и злой земле. Жажда и пот, заливающий глаза. Бесконечное иссохшее небо. Я уже не думаю. Куда и зачем иду. Я иду, боясь остановиться, упасть и уже навсегда остаться в этих песках. Лишь бы выжить. Нескончаемые километры выжженной мёртвой земли. Нет ничего, только солнце, песок и медленно умирающий человек, которого ничто не связывает с жизнью. Я больше не могу так жить. Я отказался жить так, как жил прежде, но и другой жизни не нашёл. Сейчас мне остается отказаться и от себя.

Обвалом обрушилась ночь, и всё поглотила мгла. Холод, ледяной ветер пронизывает меня насквозь, нет сил согреться. Далёкие холодные звёзды. Но что это? Я увидел свет горящего костра. Прочь смерть, я буду жить. Я бросился к огню. Около костра человек. Он был ласков и добр ко мне. Он дал мне воды и хлеба, а жар его костра обогрел меня. На мгновение я почувствовал себя сильным и счастливым. Пе- лена сна окутала меня. Когда же я проснулся, костёр был уже погасшим, лишь дымящиеся угли чернели на песке. Дым резал глаза. Я не хотел верить в то, что человек, встреченный мною, ушёл. Я звал его, надеясь, что он где-то рядом. Он не вернулся, а ветер развеял и дым. Время идти дальше. Время ожидания, время боли, время, продолжающее свой бег. Пустыня, она, наверное, никогда не кончится. Шаг за шагом – и кругом все только она.

Я иду с человеком. Я не один. Вдвоём идти легче и жить было бы легче, но и прошлое и будущее сгорело в этом аду. Нестерпимая жажда и солнце. Они словно соревнуются друг с другом, спешат нас добить, кто раньше. У нас хватило сил дойти до воды. Человек припал к воде. Он пил её большими глотками. Вода текла по его лицу и телу. Он смеётся. В его смехе я слышу радость вновь обретённой надежды. В пустыне вода – это жизнь. Он зовёт и меня. Но почему я не иду к воде, почему я не иду к нему. Ведь это так просто. Сделай только шаг. Протяни губы, напейся, и кончится эта мука. Нет, утолённая сейчас жажда в дальнейшем может принести ещё большие страдания, а мне надо идти, надо идти дальше, надо. Человек, он дальше идти не захотел. Он остался у этого первого найденного нами источника. Он предпочёл жизнь ту, которая есть. Время, заставляющее идти вперёд. Время ушедшее, но оставшееся навсегда. Я больше не видел этого человека, а может, его и не было ни- когда, а был только сон. Я уже ползу. Песок забивает мне глотку. Нечем дышать. Ни- чего не вижу, только песок, солнце и растрескавшееся небо. Внезапно крик донесся до меня. Крик, молящий о помощи. Отчаяние слышится в зове. Человек, зовущий меня, был слаб, и в его глазах был уже предначертан исход. Я не помог ему. Я бро- сил его умирать. Крик его ещё открытых глаз. Криком кричащая память. Словно ты- сячи криков сплелись в этот крик. Этот крик он везде. Он в боли унижения девушки, которую я принуждал сделать аборт и убить своего ребёнка, когда он, свернувшись маленьким живым клубочком, притаился, ища у матери защиты, и плакал от страха слезами в её глазах. Детский крик на смертном одре операционных палат, где также кричат не рождённые дети. Этот крик в тихом стоне одинокого человека. Везде, вез- де этот крик. Крик, разорвавший ночь. Заткнуть бы уши и не слышать больше его. Забыться и забыть. Навсегда. Один только шаг и всё может кончиться. Неведомая сила толкает в спину: «Иди!»

Во мраке ночи я вижу силуэт девушки. О боже, как она прекрасна! «Иди ко мне, со мной ты обо всём забудешь. Люби меня».

Старуха, спутанные волосы, горящие глаза, чёрные зубы в гримасе улыбки застывшего рта.

Крича, я проснулся от душившего кошмара с какой-то незримой, щемящей сердце тоской, как будто впервые почувствовал своё одиночество. Оно было рядом. Замкнутый круг страха, где разум, поражённый и сломленный, бьётся в агонии ночных кошмаров, где минуты забытья растворяются и исчезают в часах жилкой, стуча- щей в висках – ты ещё жив, ты ещё жив, ещё жив.

Ступень.

Наркотики. Это всё, что у меня осталось. Это моя последняя любовь. Это летящая птица, это ушедшая боль и побеждённый страх. Я смеюсь над бессилием разума помешать мне добить его, немощного и больного. Напрасно он взывает о по- мощи, её нет, и не будет. Никому нет дела до того, кто давно забыт.

Город, тысячи глаз каждый день встречаются взглядами. Я вижу глаза, слов- но осколки зеркала, отражающие пустоту. Страх и отчаяние битым стеклом рассыпались в этих глазах. Я прячу глаза, но это, увы, невозможно. Я хочу убежать, но куда я сбегу от себя. Ночь? День? Год? Сколько уже валяюсь я пьяным от своего бессилия в тёмном и грязном тупике воспалённого разума. Мне кажется целую вечность, но вечность ли это. Я, как и прежде, куда-то спешу. Я, как и прежде, куда-то бегу. Я, как и прежде, проснувшись, вновь вижу, что опять опоздал, и вокруг – Пустота.

Я устал от дневного света и не могу заставить себя спать часами, когда боль рвёт моё время на клочья кошмаров. Мой разум ещё пытается жить. Он призрачной чертой то появляется, то исчезает где-то в дыму тлеющего сознания. Ночь, беско- нечная ночь. Не знающая границ зависть, жадность и злобное желание урвать кусок пожирнее. Заискивающая ложь и желание жить любой ценой. Это всё я. Я могу при- твориться и раствориться. Я могу приспособиться жить в любом обществе, я стал одним из вас. Я живу рядом с вами. Но я не человек, я – зверь. Зверь, охотящийся ради удовлетворения своих ненасытных желаний на вас, серой массой копошащихся в суете бытия. Деньги, растопившие мне душу, стали моим божеством. Я преклоняюсь перед ним и всегда готов ему услужить. Деньги – это мой Бог, мой универсальный бог. Деньги для меня незаменимы, они никогда не станут лишними. Деньги – это возможность обмануть общество, в котором живёшь, это меняющиеся маски, служащие мне лицом. Деньги – это возможность обернуться человеком, и уже в образе любого из вас пожирать своё божество, ставшее продуктами, товарами и прочим столь вам необходимым показателем благополучного существования. Деньги – это возможность притвориться добрым, сильным и уверенным в себе. Деньги – это власть и возможность демонстрации своего превосходства над теми, кого презираешь. Постоянная потребность поиска возможности удовлетворять потребность в деньгах ради получения возможности удовлетворять эту же потребность – это абсурд, но он возведён в закон (деньги – товар – деньги) и стал нормой жизни. Нашей жизни.

Ступень.

Кто-то однажды, очень давно, в саду сорвал яблоко. Кто-то однажды, очень давно, яблоко это разрезал и выбросил вон. Две половинки упали на землю тогда – Я и Она. Страсти мирские – вы боги людские. Я предал её, поверивши вам. Память о том, что было едино, память о той, кто жила и любила, брошена мною в костёр. Па- мять, что же так часто заставляет меня искать дорогу назад, что же там оставлено мною. Может быть, детство наивное и смешное, а может быть, ложь, ложь о любви, что когда-то была, ложь о себе, так любимая мною.

Ночь. Мрак. Тишина. Пустота. Терзание плоти и симфония чувств В постели холодной Ночь, бесконечная ночь.

Ночь – это праздник, но не мой. Ночь – это радость, но не моя. Ночь – это глупость грядущего дня. Ночь – это вызов умершему я. Ночь, бесконечная ночь.

Ночь – это жажда и дым сигарет. Ночь – это сказка, которой уж нет.

Ночь – это боль ушедшего дня. Ночь – это всё, что есть у меня. Ночь, бесконечная ночь.

Ночь без любви. А была ли она? Я говорил, что люблю. Я лгал. Я не знаю, что это такое. Мне иногда необходима самка. Потребность полового удовлетворения порой бывает самой сильной, и этот голод можно утолить только ею. Насыщение женщиной – это изысканнейшее наслаждение, не терпящее суеты. Ничто так не льстит моему самолюбию, как возможность иметь их, кого, использовав, я могу вы- бросить, отдать или забыть. Я могу забыть обо всём, но только не о себе. Говорят, что жизнь – это память. Память о тех, кто, показавшись однажды, ушёл навсегда. Где дни нашего существования – лишь ожидание встречи с теми, кто никогда не вернётся. Может, это и так, но моя жизнь – это память о себе, живущем ныне. Моя жизнь – это вечная гонка по кругу, где финишная черта – это новый мой старт. Гонка, где с каждым витком становишься всё искуснее и дряхлее. Где через несколько десятков лет с ужасом осознаешь, что уже и забыл, когда она началась и ради чего ты участвуешь в ней, а может быть, только тогда и понимаешь, что этого ты и не знал никогда. Гонка, где победителя давно уже ждут проигравшие. Гонка, где могильный холмик будет тебе пьедесталом.

Ступень.

Я с завистью всматриваюсь в чёрные квадраты окон спящих домов, где сон, смеясь, дразнит меня своей недоступностью для того, кто сейчас, скуля, мечется в кровавой жиже тисками лжи раздавленной жизни. Я снова и снова издеваюсь над своим разумом, лишив его сна, принуждаю его придумать для меня новую ложь. Всю свою жизнь я пристраивался, перестраивался, изворачивался и лгал. Ложь стала моей разменной монетой на торжище жизни при покупке места, сулящего барыши. Ложь всем и всегда. Ложь во славу лжи. Ложь во имя жизни. Да что же такое моя жизнь, когда я вынужден лгать ради того, чтобы выжить. Не может же ложь стать правдой. Но нет, говорит мне разум, звероподобные частички, вынужденные жить на отведён- ном им пространстве – это суть общества, где правит ложь, где люди, ради того, что- бы уберечь свои жизни, придумали мораль и установили законы, призванные оградить их от хаоса страха. Но мораль лжива. Законы не работают. Попытки их усовершенствовать, не изменяя, запутывают и утверждают то, от чего мы пытаемся убежать. Общество в слепой ненависти, презрев самоё себя, стремительно падает в пропасть мерзости, им порожденной и взлелеянной. Общество, ставшее чужим и враждебным человеку. Общество, по свое природе, консервативно. Оно не всегда хочет, а возможно, и не может понять и принять того, кто не может и не хочет жить так, как того требует большинство. Попытки вырваться преследуются и жестоко караются обществом. Эти попытки можно было бы назвать безумием, если они не бы- ли бы рождены стремлением к жизни, стремлением вырваться из адского круга лжи и страха, где царит произвол погрязшей в коррупции власти, произвол с молчаливого согласия большинства. Веками создавалось то, что стало реальностью сегодняшнего дня. И, нравится она мне или нет, этой реальности безразлично. Я могу смириться и жить, как мне предписано. Могу, найдя предлог, сбежать или же стать сумасшедшим. Общество вправе решать, нормален ли человек. Но общество, кичащееся своей свободой, скольких, кто эту свободу искал, одело в смирительные рубахи и робу лаге- рей. И ничего изменить нельзя.

Я не хочу верить в то, что моя жизнь – это всего лишь ограниченное про- странство свободы выбора возможности сосуществования среди себе подобных, где ложь сегодняшнего дня и есть та же грань конфликта и компромисса между мной, как частичкой общества, и обществом в границах дозволенного мне этим обществом. А может жизнь – это ложь дня завтрашнего. Новая ложь, где ты?

Ступень.

Блеск глаз, запах пота, щетиной заросшее лицо. Неужели это я? Паутина на потолке, рваные обои на стенах. Надо мной уже смеются те, кто недавно завидовал. Я знаю об этом, но сделать ничего не могу, да и не хочу. Зачем? Падение в никуда, торжество нищеты и отчаяния. Это вчера мне было страшно, когда я не понимал, что вырваться невозможно. Я уже почувствовал сладость падения, когда опускаешься все ниже и ниже, на самое дно, к таким же, кто ещё недавно были людьми. Я долго не верил, что это болото может засосать и меня. Я всегда считал себя сильным. Для меня не было ничего невозможного. Конечно, не все получалось скоро, но рано или поздно я все-таки добивался того, что хотел. Поиск верного решения задачи, стоя- щей наиболее остро, не был уж очень долгим. Как правило, я находил ответ, лишь только переставал задавать себе этот вопрос – что делать? Я не всегда хотел делать то, что могу, и не всегда делал. Часто, очень часто я считал себя умнее, чем есть. Как хочется думать о себе хорошо. Так было, но я ошибся. Наркотики… Они всё же сломали меня. Они ненавистны мне, но они стали моей жизнью, они стали частичкой меня самого. Это и моя не созданная семья, и мой ребенок, который не был рождён. Это мой мир, мой крохотный мир. Мир никому не нужный, мир боли, мир грязи, мир страха, мир смерти. Наркотики, отпустите же вы, отпустите. Отпустите или добейте. Я больше не хочу себя видеть, я не хочу знать, кем я стал. Мне не нужна эта правда. Я ненавижу вас, я ненавижу себя, я ненавижу жизнь, но я ещё жив. Жив, вопреки желанию жить. Смысл жизни – есть ли он? Что мог бы я сказать своему малышу, для чего прожил жизнь я, и зачем он появился на свет? Ничего. Разве, что рождение одного – это всегда старость и смерть другого. Людской круговорот. Не хочется ему лгать, будто я что-то знаю. Не подлость ли это – родить глупца, быв самому глупцом, бессмысленно живя. Никчемная жизнь никчемного человека. Но может, стоит жить для того, чтобы творить добро и дарить его людям. Но понятие добра не- редко есть зло. Не зная, что есть моё добро, я на него не способен. А может, я сумасшедший, и моя жизнь – это всего лишь игра воображения, где я живу в поисках своей мечты. Ищу и не нахожу.

Игра – сколько же она длилась? Жестокая азартная игра. Игра, где менялись декорации, реквизит, менялись роли. Игра, где из серых массовок я уже подошёл к той главной роли, что осталось сыграть. Игра затянувшаяся, нелепая и никому не нужная. Игра с теми, кто рядом. Игра для тех, кто рядом. Игра, когда уже и нет никого. Игра самого для себя. Игра самого с собою. Я не знаю, где они сейчас, те, для ко- го я когда-то играл. Я играл, я жил игрой. Я всегда любил играть для женщин. Нет зрителя лучше, чем они. Нет зрителя, более разборчивого и терпеливого, более искушённого и благодарного. Они умели и смотреть, и слушать. Они умело подыгрывали мне и делали это так тонко и незаметно, что только сейчас я начинаю понимать, что это была только игра. Игра с начала и до конца. Женщины – какие они разные! Я благодарен им за то, что они были, что будут вновь, если я позову, за то, что нет их сейчас и они не нужны. Той же, кто бы стала плоть от плоти моей, её нет. Что-то не сложилось у меня в этой жизни и кого тут винить.

Ступень.

Жизнь – моя история. История, где хочется всё начать сначала. Всё вновь переписать на тех листах, что прожиты и сожжены. История, где жизнь обесценилась и где она бесценна. Жизнь, где нет ничего, за что стоит платить ценою жизни. Жизнь, которая уже и нужна-то только смерти. Смерть, она примет всех и каждому у неё найдётся место, своё место. Ведь каждому, кто рождён, надлежит умереть.

Много ли я хотел от этой жизни? Наверное, да. Я не умел радоваться тому, что имел. Мне нужно было всё больше и больше. То, что вчера было желанно и не- доступно, став моим, уже интересовало меньше, а на завтра становилось и вовсе смешным, настолько малым и незначительным оно уже виделось. Что я искал? Счастье? Но что это такое – счастье? Мечта, утопия, удел блаженных? А может, счастье – это то, что дорого человеку, и оно у каждого свое, и оно также не похоже ни на чье другое, как и человек похож только сам на себя. Он не лучше и не хуже других. Он просто другой, он таким рождён. Сколько нас, этих других?! Сколько тех, кого мы счи- таем другими? Сколько раз меня пытались удержать, сравнять, смешать? Общество любит посредственность. Это и неудивительно – каждый, кто это общество составляет, и сам когда-то хотел быть выше и заметнее остальных. Обществом для этого придуман престиж и высокая мода. Оно ещё пытается если и не обмануть, то хотя бы обмануться. Вот только, кого может обмануть глупость? Человек – он и есть человек. Критерия: кто больше, кто меньше – не существует. Да и кого с кем сравни- вать? Сравнение всегда относительно. Перед Богом все равны.

В муках рождается человек. В муках он, старея, живёт и умирает. С болью он расстается с жизнью, ставшей такой привычной и обыденной. Страшна ли смерть? Да, для тех, кто продолжает жить. Чужая смерть – напоминание о том, что и ты смер- тен. Часы, однажды запущенные, также однажды будут и остановлены. Смерть не миновала никого. Она не миновала и Христа. Тяжелую он принял смерть. Голгофа. Распятие. А как Он жил? Как жил человек тридцать с лишним лет, будучи одинок? Человек, у которого в жизни не было ничего, что дорого человеку: ни жены, ни семьи, ни крыши над головой – ничего! Было учение, и были ученики. Была любовь. Любовь к Отцу, коим он был предан на поругание и смерть, любовь к людям, возжелавшим Его смерти и убившим Его. Но как Он жил? Об этом никто не знает. Есть только учение. Учение Христа – дорога к Богу.

Ступень.

Погасший свет и свет, зажжённый вновь. Солнце, солнце и голубое небо. Берег моря, на песке сидит человек. К нему бежит девочка: «Папа, папа! Вот ты где, а я тебя так долго искала…»

Тускло горящая лампа. Листы исписанной бумаги. Пустота многословия. Вы- хода нет. Но не всегда была только боль. Были, я помню, были и первая любовь, и радость, и желание жить. Я помню, как был прекрасен и чист этот мир. Я видел когдато солнце и голубое-голубое небо. Была и Она. Я помню, помню её. Я не мог её выдумать, не могу и забыть. Наши глаза, они были так похожи. И зеркало мне вторит: «Да!»

Прочь, прочь от меня, наваждение. Спать, забившись под одеяло, сбежать из этого кошмара. Сделать хоть что-нибудь, только бы уснуть и не думать. Сойти с ума. Я так хочу сойти с ума. Я так привык быть сумасшедшим. А кровь стучит в висках, и ты рвёшься вперёд, вперёд, не жалея себя, туда, где остались солнце и голубое- голубое небо. Только бы успеть, пока не сковала смерть. Она уже близко. Я чувствую её запах. Наркотики пахнут смертью. Смертью пахнет кровь разорванных вен, смертью пахнет боль, когда вынести её невозможно. Когда на стену лезешь, обезумев от этой боли.

А как, проснувшись, хотелось почувствовать, что ты ещё жив, что ты ещё ко- му-нибудь нужен, что вчерашний день – это только сон. Как много хотелось успеть, как много. Но всё уже сделано кем-то, всё уже сказано где-то. Новому места нет и нового нет ничего. Моё новое – это прошлое чьё-то, это чей-то вчерашний день. Все- го лишь день, который кем-то и когда-то прожит, но прожит не мной. Нет, мое новое – это новое, пусть только для меня, но всё-таки новое. Мне каждый день приносит что- то своё, что-то такое, чего вчера ещё не было. Мои новые дни. Пустяк, что всё уже сказано кем-то, что всё уже сделано кем-то. Моё ещё всё впереди. И пока я живу, всё, что я делаю, для меня будет новым. Новым, как и этот придуманный сон, где, проснувшись, я так хотел почувствовать, что я ещё жив, и что я кому-нибудь нужен. Но сна нет.

Беснуется ветер ободранной листвой, Швыряя мне в окно гимн будущих побед, И плачь вдовы, что не была женой, Осколками дождя втоптала осень в грязь.

1993 г.

Серое небо, чёрные сучья голых деревьев – всё, как и тогда, только год ’94. Я всё ещё продолжаю насиловать разум, но он бесплоден. Бред, бред, понятный лишь нам, мне и ему. Бред, оставшийся с нами, и с нами в манящее завтра ползущий. Бред, но я ведь не сошёл с ума, или не могу в этом себе признаться, боясь и жалея себя. Как она страшна, правда о себе! Неприглядна обнажённая жизнь. Хоть и казалось мне некогда, что я открыт настолько, что никто не сможет открыть во мне ничего более того, что я сам до того бы не сделал. Нет, не человек говорит о себе – жизнь. И только сумасшедший может, единожды солгавши, продолжать опутывать себя ложью. Ложь на ложь. Страх на страх. Страх – это плата за ложь. Страх – это он ползёт из года в год за мной. Всё той же ложью мне предлагая заплатить за жизнь. Твердит он мне: «Не смерть страшна, но день грядущий страшен. Воздаст Господь тебе за мерзости твои». Не суд ли Господа есть жизнь?

Ступень.

Серые дни, серые ночи… Они так похожи, что и не разобрать, что сейчас – ночь или день. А впрочем, мне это безразлично. Мне также это безразлично, как было и вчера. Тупик, всё тот же тупик. Куда бы я ни шёл, что бы я ни делал. Я никуда не уйду. Я вернусь сюда, в ту же клетку холодных стен. Я вынужден смириться, если мне суждено зачахнуть здесь, то оно так и будет. На всё воля Божья. Что я могу изменить? Ничего. Но смирился ли я с тем, что выхода нет? Нет, но выхода нет. Всё тот же квадрат окна, а в нём тот же обрывок серого неба. Серая неизвестность, се- рая неизбежность. И только наркотики скрашивают мои дни, дни и ночи, наверное, уже и сочтённые мне. Наркотики, мною проклятые, но так нужные мне. Наркотики – это свобода, свобода даже когда заточён. Свобода, которую я так долго искал. Свобода от опостылевшего общества, свобода от одиночества, свобода от себя самого.

Страшная свобода отчуждения, сладкая до тошноты, липкая и зовущая. Наркотики – это возможность быть свободным, всегда и везде. Возможность найти себя и, найдя, потеряться в их волшебном, чарующем мире. В мире дыма и крови, рождения новых миров. Серое большинство, что оно знает об этом, что оно знает о той свободе, которую не выбирают. О свободе вне времени и вне закона. Свобода, что они знают о ней?! Нервы сжаты в кулак. Всему концом всё равно будет только смерть. Осталось сделать лишь шаг. Наркотики – средство самоубийства. Они могут убить. Они – желание смерти и смерть. Но я не хочу, не хочу умирать. Я не хочу быть похожим на тех сумасшедших, кто этот шаг уже сделал. Только сумасшедший может додуматься и уверовать в то, что самоубийство – это последняя возможность привлечь к себе внимание и что смертью можно достичь признания своей исключительности, той, о которой так никто и не узнал, и никто не увидел. Нет, самоубийство – это последняя попытка ещё раз солгать. Может быть, солгать самому себе, что ты был сильным? Самоубийство – это удел слабых, трусливых и безжалостных людей. Только они способны причинить боль людям, их любящим и верящим им. Самоубийство – это боль преданных тобою родителей, это пожелание смерти той, кто тебя родила.

Да кто же я? Маньяк, который в жертву выбрал самого себя, сам себя пожирающий и готовый убить. Сумасшедший зверь, разговаривающий сам с собой, или душевно больной человек, мозг которого истощили наркотики. Я хочу кричать и выть от боли. Но услышат только, как воет ветер. Я хочу зажечь свет, но он уже горит. Огонёк сигареты, зажжённый моими руками. Тлеющая жизнь. Наркотики – это другое восприятие жизни, но не другая жизнь. Это смерть. Это она сплела свою паутину и медленно-медленно приближается ко мне. Наркотики – это та смерть, которая при- творяется такой доброй, красивой и очень доступной. Это она приглашает разделить её ложе, где сладкий запах тления окутает нас покрывалом вечности, сотканным из миллионов растерзанных душ, уже познавших её. Где ты станешь подарком могильным червям, которые уже ждут свою хозяйку, костлявыми руками кормящую их сырым месивом из остывающих тел. Лживая тварь. Как медленно жизнь ломает чело- века. Ударит раз, потом ещё, потом ещё и ещё, а потом не чувствуешь боли. Эта боль уже не отпускает ни на час, ни днём, ни ночью. Она неизменно приползает снова и снова. Ты ищешь избавления, а она над тобою смеётся. Ты хочешь умилостивить её слезами. А их нет. Жизнь, ставшая горше смерти. Кто властен над нею? Ответь же мне, ночь. Прошу тебя, не молчи. Молю я тебя, не молчи. Последняя ночь.

Тучи небо обложили, Над землей повисла мгла. Но немного света было – Ведь светила нам луна. Звезд мерцанье… Всё исчезло, Только гонит ветер мглу, Да холодный дождь полощет Пожелтевшую листву.

Осень, 1995 г.

Ступень.

А жизнь проносится мимо. Её шум не смолкает ни днём, ни ночью. Люди спешат. Спешат, давя и давясь в толчее суеты. Спешат, оскалившись злобно и уже харкая кровью, спешат. Люди спешат, пока есть силы спешить. Люди спешат жить. Спешат день ото дня, себя умней считая. Спешат узнать, что всё ж не так умны. Над мудростью своей спешат нахохотаться, от жалости к себе наплакаться спешат. А жизнь проносится мимо. Я не хочу её видеть, но она нет-нет, да и напомнит, что продолжается и что люди так же живут, просто живут. Живут, как в первый и в последний раз. Все любят жизнь, какой бы она ни была, и сколько бы кто ни прожил. Моя жизнь – что знаю я о ней?

Шли годы, а с ними незаметно и я становился старше. Как быстро я жил. Я и не заметил, когда стал взрослым, но однажды какой-то мальчишка меня называл дядей. Неожиданно старше становимся мы, наконец-то ворвавшись в долгожданную взрослую жизнь. Детство, оно было, и вот его уже нет. Детство ушло, и я не смогу его вернуть. А жаль, жаль расставаться с любимыми игрушками, любимыми сказками. И с нелюбимой манной кашей, которую по утрам варила мама, тоже жаль. Жаль расставаться с детскими «почему?» и «отчего?». Жаль расставаться со своим детством, теряя его навсегда. И как не хочется взрослеть, когда понимаешь, что этим взрослым ты уже стал. Время – его не удержать! Время, заставляющее идти вперёд, идти туда, где ты ещё не был. Идти к тому, кем ты когда-нибудь станешь. Время, которого всегда не хватает. Время с его хлопотами и заботами, с его стремительным, безудержным бегом. Я устал, я очень устал его догонять. А жизнь проносится мимо. Тик-так, тик-так, тик-так… Жизнь. Кто-то только что родился. Кто-то в эти минуты сказал впервые «мама», кто-то признался кому-то в любви, а кто-то умер. Рождение, жизнь, смерть. Судьба человека – непостижимое определение прожитого им времени, где его жизнь утверждается жизнью, такой короткой для того, чтобы понять её. С первыми своими шагами и с первой болью падений мы открываем её для себя. Мы открываем мир, мир, в котором родились. Мир, где есть солнце и голубое небо. Мир, где есть ночь, и есть страх. Всю свою жизнь человек учится жить в этом огромном открывшемся ему мире. В мире полном неожиданностей. В мире триумфа побед и го- речи поражений. В мире противоречивом и в мире закономерном. В мире вечном и постоянном в своей неизменности. В мире, где властвует время. Тик-так, тик-так…

Время. Как многих оно видело, как многих еще увидит! Что человек? Он толь- ко маленькая песчинка во Вселенной, в бесконечной и недоступной, где он также одинок и беззащитен, как и звёзды, которые зажигаются ночью, как и эта звёздочка, что горит сейчас высоко-высоко надо мной. Годы – вечности связующая нить. Годы, созидающие, и годы, разрушающие. Годы, несущие прах некогда живших, где наши плоть и кровь – прах для идущих за нами. Пусть всё это и так. Пусть я – прах ничтожный и тленный, прах тщеславный и гордый, но я не хочу, не хочу умирать. Я не знаю, зачем я жил, и кому она нужна была, моя жизнь. Но не смерть же есть смысл моей жизни!

Ступень.

Жизнь. Чем больше я о ней думаю, тем меньше понимаю. Ночь. День. Год. Жизнь. Смерть. Бог. Мир познания, он ограничен. Несовершенство разума не позволяет понять и увидеть то, что мне не дано. Я могу лишь мечтать. Моя мечта – это синяя птица, что прилетит, разорвав пустоту суетливо безликих кружащихся дней. Это крик тишины, вопиющий в ночи мирозданья, предсмертным хрипом застывший на губах и воскресивший тайною своею, улыбкой милой, про- будившей ото сна. Но это только мечта. Серые будни куда прозаичнее. Ночь. Бесконечная ночь. И в этой ночи – человек. Я не вижу тебя, но я знаю – ты здесь, ты в той же ночи, где и я заблудился когда-то. Ты, конечно, на меня не похож, и жизнь у тебя сложилась, наверное, иначе, но в том хаосе судеб, что раздал нам Бог, наши две, от- чего же так схожи. Не спрошу я тебя – ты кто? Я знаю, ты мне не ответишь. Ведь ты – это я, и пусть ты другой, тебя я узнаю, коль встречу. Вот только когда? Ты, конечно, добрее меня. Жил ты честно и чистым остался. Что же, прости, что не смог так и я. Я, как видно, слабее тебя оказался. Что знаешь ты? – тебя я не спрошу. Ты знаешь всё. А я – лишь то, что было. Было, но чего уж нет. Пыль пройденных лет превратилась в бетон, память о прошлом рождает лишь стон. Поздно. На что надеешься? – тебя я не спрошу. Предрешена тебе твоя надежда. Мне же кто-то подарил мою. Мечту? Мираж надежды с той поры со мною. Когда же мне придётся уйти, мираж в вине исчезнет, что выпьешь ты за меня, тебе надежду подарившему когда-то.

Ты веришь ли? Тебя я не спрошу, чтоб ни ответил ты, тебе я не поверю. А верю ль я? Тебе я не скажу, ты знаешь сам, что лишь тебе я верю. Ты любишь? – тебя хочу спросить, но не спрошу. Боюсь, что не ответишь. Люблю ли я, меня не спросишь ты. Да и к чему, ведь я – это ты. И пусть я – другой, меня ты узнаешь, коль встретишь. Вот только когда? Скажи мне, моя половинка вторая, моя половинка святая.

А может, то, что со мной происходит, – это любовь, и я все-таки полюбил. Ни- кто не скажет, что такое любовь. Но однажды ты поймаешь себя на мысли, что в твоей жизни что-то произошло. Твоё истосковавшееся от одиночества сердце обольётся горячей кровью, и не сможешь ты сдержать себя. Всем своим существом ты устремишься к ней, к той, кого полюбишь. Неутолима жажда любви. На многие вопросы любовь даст ответ, и многое в жизни станет понятным… Только не было бы поздно – когда ничего уже не останется, и когда сможешь только внушать себе, что всё хорошее ещё будет, что всё ещё впереди. Отчетливо понимая, что прошлого нет, и будущего может не быть. Жизнь человека скоротечна, и за всё когда-нибудь приходится платить. Наркоманы рано стареют, ещё раньше они теряют разум. Наркотики сжигают мозг, являющийся основой полноценной жизни. Действие наркотиков столь иезуитски изощренно, что человек, веря в то, что он обрёл нечто такое, что недоступно другим, теряет и то, что у него было. В состоянии наркотического опьянения ощущения того, что возможности твоего мозга безграничны, настолько реальны, что этому веришь, не зная и не думая о том, что это ложь. Правда же в том, что человек, принимая наркотики, лишается возможности адекватно воспринимать реальность и это противоречие между тем, как он воспринимает эту реальность, и тем, какова она есть на самом деле, увеличивается день ото дня, год от года.

Будучи молод, я не осознал опасности быть ввергнутым в ад наркотической зависимости. Необычайное ощущение перевернутого сознания, которым можно было легко управлять, поразило меня, и я хотел испытать его вновь, вновь и вновь. Это влечение стало столь велико, что уже и потом, когда я начал понимать, что пристрастие к наркотикам пагубно, я искал себе любое оправдание, только бы всё повтори- лось сначала. Пятнадцать лет розовая пелена застилала глаза. Пятнадцать лет, которые были жизнью, ничего не оставившей за собой. Пятнадцать лет. Тогда я ещё не знал, что это сатана, забравшись в подсознание, манипулировал моими мыслями и поступками, что это он в своей безумной игре как мелкую карту разыграл мою жизнь. Наверное, он может быть доволен, ведь он знает, что со мною сделал. Он знает, что только смерть упокоит мою изодранную в кровь душу.

Но кто сказал, что чудес не бывает?! Кто сказал, что я рожден, дабы восторжествовала смерть? Кто сказал, что любовь не будет мне спасением? Кто сказал, что надежда – это сумасшествие? Кто?!

Конец первой части.

Послесловие Холодная, дождливая, поздняя осень 1979 года. Во дворе средней школы No 49 города Калининграда прощаются с умершим учеником. Михайлов Олег – он, наверное, был первым в нашем городе, кто нашёл свою смерть, принимая наркотики. В семнадцать лет умереть от цирроза печени!.. Не могу забыть его неестественно жёлтой кожи и ощущения, что он – это уже не человек.

Мы были ровесниками. На его похороны к школе пришли много людей. Родители, родственники, учителя, ученики, друзья. Нас, тех, кто считал себя его друзья- ми, было человек 12-15, не помню. Нас – наркоманов. Семьдесят девятый год, двадцать лет тому назад. За эти годы много воды утекло, многое изменилось. Я почти никого не вижу из тех, прежних своих друзей. Редко-редко кого случайно встречу. Ни у одного из нас не сложилась жизнь благополучно. Ни у одного. Многих уже нет в живых: кто повесился, кого убили, кто спился. Недавно ещё один умер – его нашли мёртвым в цыганском посёлке, смерть наступила от передозировки наркотиков. По- чти все отсидели в тюрьме. Из тех, кого встречаю, нет ни одного здорового человека – полубомжи, полу-инвалиды. А ведь нам всего по сорок лет!

2001 год, время нового поколения, но и они уже знают, что такое наркотики. Сколько их сейчас, молодых, пристрастившихся к этой заразе? Наркоманы – слепые безумцы, тешущие себя надеждой, что они умнее всех, думающие о себе, что они иные, чем те, кто был до них. Нет, и нормальной жизнью они будут жить очень и очень недолго. Расплата никого не минует. Наркотики обязательно принесут с собой болезни и физическую немощь, духовное опустошение и бесславный конец. Употребление наркотиков – это грех. К сожалению, пока этого ни поймёт человек сам, пока он ни захочет понять, помочь ему нельзя. Никому. Но предостеречь должно.

У человека два пути. Первый, не имея мудрости до судного дня познать, насколько он глуп, потворствовать своим прихотям. Второй же путь – твой крест. Его нести, себя смиривши, сможешь, что, впрочем, человеку не дано. Лишь Господу подвластны все дороги.
И, зная это, искушает человека сатана. Противостоять его искушению, его манящему дурманящему зову к вседозволяющей свободе, не имея Духа Божия, человеку невозможно.

Но человек рождён для борьбы – это суть жизни. Истину же познает лишь победивший. Крещение и покаяние есть первый шаг к её познанию.

Январь, 1999 г., Калининград

Часть вторая.

Эпилог. Последний день

Раздался голос: «Включи телевизор». Я привстал с кровати, нажал кнопку. Диктор с экрана металлическим голосом приказал: «Иди. Ты знаешь, что делать».

Я понял, что время моё пришло. Надев рубашку и джинсы, из-под кровати завёрнутую в пакет вытащил рукопись.

– Сынок, ты куда, – спросила мама.

– Мне надо. Скоро приду. Я вышел на улицу. Воздух был как будто пропитан тишиной… Тишиной и страхом – меня хотят убить. Я знал, что за мной следят. Не знаю, из какого окна, с неба, откуда? Судорожно соображая, как же мне быть, я решил уничтожить рукопись. Я решил её сжечь. Она не должна достаться ни дьяволу, ни людям.

Прошёл человек. Он как-то странно так на меня посмотрел. Он что-то знает. Он знает о моей рукописи. Это страшное оружие и оно может убить, а смерть неповинных людей возложат на меня. Всё очень чётко просчитано. Я не должен жить. Я подошёл к пониманию вопроса о природе управления сознанием. Я подошёл к тайне, о которой не должны знать люди.

Но не так-то просто что-то сжечь в городе. В двух кварталах от моего дома жил Костя. В старом доме, у него была печь. Пойду к нему. Но до него ещё надо дойти.

Пролетела птица. У неё, наверное, радиомаяк и она передаёт мои координаты. Да.

Мимо проехала машина. Надо быть осторожным. Надо быть осторожным. Прошёл трамвай. В нём киносъёмочная группа. Они снимали меня. Я видел. Я видел отблески софитов. Они снимали. Значит, меня всё же убьют.

Вон летит вертолёт. Вертолёты так медленно не летают. Это дрон. Они меня обложили. Они меня обложили, как зверя. Но надо идти. Надо идти через город. На центральной улице им будет сложнее меня убить.

Встречные люди. Они меня ведут. Они меня ведут. Надо сделать вид, что я ничего не понимаю, что я просто гуляю: «Здрасьте!» Надо сделать вид, что я просто иду.

Люди больны. Они не знают об этом. Моя книга может им помочь. Они смогут понять, кто ими правит. Но они не поверят мне, они сочтут, что я больной, шизофреник. Дьявол всё рассчитал. Человек? – сущности в телесной оболочке, существующие в матрице заражённого сознания. Человек в понимании – человечество. Каждый человек – это одна лишь элементарная частичка. Всё информационное поле человечества заражено. Всё подвластно дьяволу. Энергия сознания – это и есть дьявол. И он творит, что хочет, ему позволено всё. Всё! Заражённое сознание людей. Люди, неужели вы не видите этого?!

Люди справа. Люди слева. Для меня оставлен этот коридор, по которому я должен идти. Идти по начертанному мне пути. Идти, хочу я этого или нет.

Путь на Голгофу. Христос тоже шёл на поругание и смерть. Он знал, что будет с Ним, что ждёт Его. Он знал… и шёл.

Люди не смогут помочь. Управляя их сознанием, дьявол заставит людей меня возненавидеть. И люди возжелают моей смерти. Я вижу их безжалостные глаза, они кричат: «Достоин смерти!» И церковь мне не поможет. Я не найду там спасения. Слуги дьявола и служители церкви??? Все мне кричат: «Достоин смерти!»

Только история впишет: «И предан ты был на заклание…» Не любовь, безумие движет мною. Дьявол незримо присутствует во всех моих делах и мыслях. Он знает, как рождаются желания, и как я принимаю решения. Указующий перст, и ты идёшь по указанному тебе пути. Хочешь ты этого или нет. Страшно тебе или нет. Я как будто не принадлежу сам себе. Я должен идти. Идти, чтобы меня признали сумасшедшим, убили, а книгу мою уничтожили как ересь и мракобесие. Дом Кости всё ближе…

Вы можете проверить, что так оно всё и было, – герои тех событий ещё живы.

Я сжёг рукопись…. Через некоторое время я попытался её восстановить. Ведь кто-то сказал, что рукописи не горят. Но не смог. У меня не получилось. Я помню главную мысль, суть сожжённой рукописи. Человек, прочитав эту книгу, получал возможность увидеть себя со стороны, не просто как изображение в зеркале. Он увидит себя, все свои мыс- ли, всего себя полностью. Он нагим предстанет пред собою. Он поймёт, что болен, что нет в нём ничего тайного. Это – как предтеча Страшного суда.

Человек смог бы научиться управлять своей жизнью и жить. Ведь смерть – это не выход. Сквозь поколения сбудется пророчество: гореть в огне тебе, нечестивый!

Я не знаю, что меня ждёт. Я должен постичь опыт бытия. Я должен испить свою чашу до дна.

Не каждый поймёт эту книгу. Это не каждому дано. Это написано не для каждого.

Слово. К Аврааму было Слово. Ко Христу было Слово. К Пророкам своим Господь обращался.

И услышит Слово слышащий. И поймёт Его, кто способен понять. Я – не Мессия и не Пророк. Но я знаю, что Он придёт и что будет Второе Слово. И услышу Его я, и не убоюсь. Ибо на Тебя, Господи, уповаю! И Вера моя не от мира сего.

2 июля 2019 г.

……….

Я рассматриваю эссе «Ступени на эшафот» как продолжение изучения темы, затронутой  Л.Н. Толстым в его работе «Исповедь. Вступление к ненапечатанному сочинению». По моему глубокому убеждению, «Ступени на эшафот» – это и есть «ненапечатанное сочинение».

Судить об этом, конечно же, вам, мои дорогие читатели.

Эссе «Ступени на эшафот» является первым произведением в трилогии о поиске пути самопознания. Две другие работы: «Когда- нибудь всё начинается» и «Жизнь в ожидании чуда», готовятся к публикации.

Олег Малышев.