Я не умею рисовать. Умела бы- несомненно сидела бы молча да рисовала, а так — пишу.
Одна знакомая на мой окутанный черным юмором рассказ «Гоголевщина» известила, что до Гоголя мне далеко. Но поскольку она же уже направляла мне сообщения, что далеко мне и до Чехова, и в целом (тут дословно): «Не верьте тем, кто хныкал и пищал, расчётливо в доверие ваше вкрадываясь, сомнительна скрываемая радость и подозрительна болтливая печаль. Гаянэ! У Вас русский язык хромает. И ещё пытаетесь что то писать. Хотя, что тут странного теперь. Мир перевернулся, дальше сплошной мат.»
А я из тех, кто просто так мимо таблички: «С этого моста прыгать нельзя» не проходит. Поэтому, как следует поварив пару-тройку дней про Гоголя и Чехова, я взялась за клавиатуру.
**** Крик ****
Очередной раз сменила место жительства. Соседей тут я никого не знаю, с местностью не знакома. И иногда мне кажется, что мне слышатся какие-то крики и вопли. Может они действительно только мне слышатся, а может и доносятся откуда-то. Даже спросить не у кого. На этот случай хорошо иметь собаку, она верный индикатор действительно присутствующих колебаний в атмосфере. Но собаки у меня уже нет.
Вот и сейчас я была в наушниках и вдруг как будто ролик в какой-то закладке включился и уже несколько минут транслирует итальянские страсти. Проверила: на компьютере все выключено. Сняла наушники- звук не уходил.
Действительно откуда-то из за окна летний ветер вместе с тяжёлым перенасыщенным к дождю воздухом доносил отдалённый женский голос в формате драматического монолога. Её крик не однотонно усиливался, как если бы она от кабана летела к ближайшему столбу, или медведь уж наклонился и дыхнуло падалью. А был он хоть и истошный, но с колоратурно переливающейся амплитудой интонаций с подвыванием по всем октавам невидимого инструмента, и с перкуссией — причитаниями и всхлипываниями. Полноценный полифонический рассказ за всю жизнь свою неудавшуюся, возможно, что тенденциозно — пристрастно к грозе поданный, а там- кто его знает.
Пусть я малознакома с польским языком, слов было в любом случае не разобрать, но они и не были нужны, за них по всем клавишам барабанили интонаций.
Иногда звук захлёбывался, видимо — по техническим причинам не безграничных возможностей дыхательных органов, а моментами срываясь на «петуха» подвывал особо высоко, возможно от новых накативших детальных подробностей, но потом возвращался к установленному уровню речитатива.
А местами голос выходил в хрипящие свисты помешанного с отвагой ужаса загнанного к обрыву зверя, когда неизвестно куда он бросится, но точно не сдастся. Скорее всего этому способствовал невидимый мне зритель, периодически пытавшийся подавить источник монолога. Очевидно он действовал волнами: с новыми вспышками ярости шёл в очередную безуспешную атаку через промежутки оглушенного отупления.
Закрывать окно я не стала. Душно. Я ждала летней грозы и голос меня вовсе не раздражал, хоть не вызы́вал и сострадания. Я просто его слушала как слушают новое произведение в исполнении знаменитого симфонического оркестра.
Мне знакомы такие вопли, их способна унять только природа. Женщина должна полностью исчерпать свою энергию. Не ту, накопленную сверх всего, из-за чего разразился этот ураган, а всю. Теперь уже надо ждать когда она дойдёт до полной разрядки, чтоб потом лежать неотличимо от одеяла ничком среди подушек.
Иначе даже если она охрипнет, то перкуссия продолжит истошный монолог. Пусть и без высоких нот, но она будет шипеть и хрипеть на разрыв лёгких. По другому — только кляп.
43
Загрузка...
