Вега с планеты Земля

Герасимов Анатолий Макарович

Вега с планеты Земля.

Научно-фантастический рассказ.

Я всегда гордился тем, что отношусь к разряду, так называемых, неугомонных людей. Куда только не бросала меня жизнь за последние двадцать лет. В арсенале моих увлечений были, и разработка плантаций растений-людоедов на Меркурии, и археологические раскопки на Марсе, и двухлетнее заточение в капсуле- лаборатории в кольце Сатурна, и ловля контрабандистов за орбитой Плутона и много другого.

Мне доставляло удовольствие чувствовать себя сильным, свободным, не отягощенным обременительными привязанностями и долгами Я был одинок, легок на подъем, ещё далеко не стар и жаден до новизны с её непредвиденными случайностями и опасностями. Это давало ощущение полноты жизни, резкого и яркого чувства бытия. Избранный образ жизни меня устраивал, и я не сменил бы его ни на какой другой.

Иногда, правда, я доходил до крайностей в своих исканиях. Таким было и последнее решение, которое привело меня на борт этого гигантского межсистемного звездолета, совершавшего рейсы раз в пятьдесят лет между Землей и одинокой планеткой отдаленной остывающей звезды. Такие полеты я называл «рейсами отчаяния», так как только им можно объяснить решение человека добровольно провести большую часть жизни в Богом забытой дыре. Я, как вы понимаете, был исключением из этой категории. Просто единственное, что мне ещё не приходилось испытывать в полной мере — это испытание временем. Вернуться на Землю я смогу в лучшем случае лишь через пятьдесят лет. И понимание своей беспомощности приблизить срок возвращения, если бы мне этого захотелось, придавало особую остроту путешествию. Возможно, это было проявлением какого-то скрытого мазохизма, не знаю. Копаться в себе я не собирался. Просто захотелось лететь, вот я и лечу.

Лечу уже второй месяц. Почти все пассажиры ушли спать до окончания полета, а я и еще несколько человек пока бодрствовали, любуясь грандиозной картиной Космоса

Этого человека я давно приметил. Высокий, чуть сутуловатый, со скорбными складками умного, волевого лица он вначале полета, как маятник ходил взад и вперед по салону, не замечая никого и ничего вокруг. Затем уселся в кресло, устремив взгляд своих пепельно-серых глаз в окно, и так сидит уже двое суток.

Иногда лицо его искажала гримаса страдания и боли, а губы беззвучно шевелились. Мне с трудом удалось разобрать одно слово: «Вега». Я проследил направление его взгляда. В бездонной глубине, словно на лотке, покрытым черным бархатом, драгоценными камнями переливались тысячи звезд. Большие и маленькие, белые, голубые и розовые, они мерцали, струились, переливались, горели и тлели, притягивая взгляд и наполняя душу восторженным умиротворением. Среди этой роскоши выделялась и сверкала особым алмазным блеском огромная бело-голубая звезда. Я узнал её — это была Вега.

Я пробовал читать, но мысли постоянно возвращались к странному пассажиру. Что бросило его в этот рейс? От чего, или от кого он бежит? Что связывает его со звездой, имя которой он повторяет с отчаянием обреченного? Чужая душа — потемки. И чем дольше я думал, тем загадочнее он казался. Это меня и притягивало. Наконец я не выдержал и подсел к нему.

— Вегой любуетесь?

Он с трудом оторвался от своих мыслей и медленно перевел взгляд на меня.

— Простите, Вы что-то спросили?

— Да, нет, это я так. Думаю, лететь далеко, а спать не хочется. Правда ведь? Так можно всю жизнь проспать,- я указал на иллюминатор,- Красота! Вот ради чего стоит жить.

— Вы думает? Вы серьезно думаете, что только ради этого надо жить?

— А почему бы нет. Все остальное суетно, а здесь вечность. Открыть ещё одну звезду, ещё одну планетную систему. Проникнуть в самые сокровенные тайны Космоса. Что может быть заманчивее и прекраснее. Слабый человек и необъятная бездна. Мгновение и бесконечность. Давид и Голиаф. И именно слабый покоряет бездну. Прекрасно! Это ли не торжество разума. Чем же ещё заниматься людям? Копаться, как муравьи в своем заштатном муравейнике? Общаться друг с другом, вроде как они, усиками и это общение ставить во главу угла. Стоит ли? Мелковато для Разума.

— Может быть, в этом общении и есть весь смысл бытия, — тихо ответил он. — Поиск не должен быть самоцелью. А люди и есть миры. Близкие, далекие, простые, сложные, часто не познаваемые, но всегда миры.

Постепенно мы разговорились, но разговор касался лишь отвлеченных тем. Выяснить что-либо, относящееся непосредственно к этому человеку, мне не удавалось. Единственно, что я узнал, это его имя — Олсен, по специальности он инженер-строитель и на той планетке, куда мы летим, он надеется найти применение своим знаниям.

Исчерпав две-три темы, мы замолчали. Первым нарушил молчание Олсен.

— Я говорил тут о людях-мирах, о загадках человеческой психики. Ответьте мне, что такое любовь?

Вопрос был неожиданный и вроде бы неуместный и в первый момент я даже слегка растерялся.

— Простите, но что Вы имеете в виду, то есть я хотел спросить, какую любовь? К матери, другу, планете Земля, работе? Какую конкретно?

— Любовь между мужчиной и женщиной.

Я усмехнулся. Тема явно не имела ко мне никакого отношения. Не то, чтобы я был женоненавистником, ничто человеческое, как говорится, мне не было чуждо. Естественно, были в моей жизни женщины, и на Земле, и на Меркурии, и на Марсе. Но только появлялись они, когда мне это было нужно и уходили, когда потребность в них исчезала. Ни о какой длительной привязанности не могло быть и речи, тем более о какой-то любви. Да и есть ли она? Возможно, этот термин просто придумали поэты и писатели. Я снисходительно и немного с жалостью посмотрел на своего собеседника, а тот, не получив ответа, продолжал:

— Странно все-таки, человек уже летает на другие солнечные системы, решены проблемы энергетики, долголетия, а вот, что такое любовь…Я Вам расскажу одну историю, случившуюся не так давно с моим другом и его невестой. Друга звали… Собственно, какая разница, как его имя. Её звали Вега. Особой красотой она не отличалась. Самое обычное лицо. Смуглая. Чуть вздернутый носик. Темноволосая. Вот только глаза необыкновенные — огромные, добрые и со своим внутренним, лучистым светом. Но для него она была, конечно, самой прекрасной и желанной на свете. Они могли без слов понимать друг друга. Их желания, увлечения, мысли настолько совпадали, что это вызывало порой некоторое замешательство. Словом, о них сказано — люди созданы друг для друга. И тут произошло непредвиденное.

В институт, где работала Вега, привезли женщину-археолога с тяжелым, доселе неизвестным заболеванием мозга. Вначале полная амнезия — потеря памяти, затем горячка, бред. Говорили, что она вскрыла и в одиночку обследовала одну из запечатанных ритуальными знаками запрета погребальных камер.

Женщина была необыкновенно хороша собой. Её внешность обладала той удивительной и редкой гармонией, которая возникает лишь при сочетании классических пропорций и духовного обаяния, превращающее красивое в прекрасное. И вот это своё чудесное творение природа решила уничтожить, причем весьма изощренным способом, поразив только мозг и совершенно не тронув ничего другого. Врачи боролись за её жизнь, как могли, но все было тщетно. Женщина умирала. Оставался единственный выход, чтобы выиграть время, — анабиоз. К нему и прибегли. Но на одной из стадий операции неожиданно наступила смерть. Мозг извлекли для исследования, а поскольку родственников у женщины не было, тело должны были кремировать. Казалось, конец трагической истории, однако у неё было драматическое продолжение. Вега!

Представить невозможно, на что может пойти женщина во имя любви. Я уже говорил Вам, что археолог была поразительно красива. И вот Веге пришла мысль одарить своего любимого, то есть стать для него самой красивой на свете. Вы уже, наверное, представляете, что было дальше. Да, да, она пошла на это. Такие операции в их институте и раньше успешно делали, но на животных. Конечно, были дебаты, противники операции, но она добилась своего. До сих пор не представляю, как можно на такое решиться. Вы скажете смелость ученого, дерзость экспериментатора? Нет, не в этом дело. Для Веги это был второй план. Отчаянная смелость любящей женщины? Да, фактор риска был немалый. Но я сейчас не об этом, я другого не могу понять.

— Чего же? — удивился я.

— Логики. Житейской логики. Как она могла пойти на эту подмену. Ведь он любил её, понимаете, любил. Не другую более красивую, а её.

— Вы сами сказали, что во имя любви к нему. Все логично. Человеческое «Я» — это его мозг. Перенеси мозг в другое тело и «Я» перенесется вместе с ним, помести мозг в стеклянную колбу и не дай ему умереть и «Я» будет жить в этой колбе. В чем трагедия или драма? Вега осталась Вегой, только приняла другой, более совершенный внешний вид. Мне кажется, что вообще за этим будущее, только в несколько иной форме. Осмысленный выбор своей внешности в зависимости от вкуса, необходимости, даже прихоти, если хотите, должен стать возможен и доступен для человека — венца природы. Но, простите, я отвлек Вас. Эта история меня крайне заинтересовала. Так что же было дальше?

— Дальше? Операция прошла блестяще. Мозг Веги подключили к телу женщины-археолога. Затем применили методы ускоренного приживления и восстановления жизненных функций.

— Ну, а потом, что было потом? Они встретились?

— Да, встретились. Он прослышал кое-что про операцию и прибежал в институт. Сотрудники встретили его, как заговорщики, и с таинственными намеками, улыбочками, похлопываниями по плечу провели в пустой холл, попросив подождать. Вы можете представить его состояние в тот момент? Гнетущая неопределенность, эти идиотские улыбки и предчувствие непоправимого. Он ходил из угла в угол холла и ждал, вздрагивая от звуков шагов и шелеста дверей.

Она вошла незаметно. Легкой походкой приблизилась к нему сзади и закрыла ладонями глаза. Он резко, пожалуй, чересчур резко, отнял ладони и обернулся. Перед ним стояла и радостно улыбалась незнакомая женщина. Удивительно красивая, легкая, изящная, она вся струилась ему навстречу; каждой черточкой лица, изгибом тела излучала волнение, нетерпение, счастье.

— Здравствуй, милый. Ты не узнаешь меня? Это я, твоя Вега.

Её руки обняли его за шею. Яркие губы, большие зеленые глаза приблизились вплотную.

И тут он понял все. А, поняв, содрогнулся. Четко и обнаженно он увидел чудовищный обман, фальшь происходящего. Ему не нужна была эта женщина, не нужна её красота, чужие глаза и губы.

«Где Вега, где моя Вега?»- спрашивал он. Все окружающее стало чужим, далеким. Звенящая пустота окружила его. Дыхание перехватывало судорожными рыданиями. Глаза стали безумными, а губы чуть слышно повторяли лишь одну фразу: «Где моя Вега?».

Тут уже содрогнулась она, почувствовав и поняв непоправимость случившегося. Отчаянно пытаясь объяснить, она обняла его безвольно опущенную голову, прижала к себе и, обливаясь слезами, шептала, что сделала это во имя любви к нему, что она прежняя его Вега, только изменилась внешне. Она шептала подробности, которые могли знать только они двое. Она доказывала, убеждала.

Внезапно он отстранился, спокойно и отрешенно попросил: «Покажите мне её». Вега зарыдала сильнее. Потом с безнадежной покорностью взяла его за руку и повела. Они шли длинными коридорами, залами. Шли, как сомнамбулы и встречные в испуге расступались перед ними. Вот она раскрыла одну дверь, вторую и, пропустив его вперед, осталась в пустом холодном шлюзе, не смея следовать дальше.

Перед ним на мраморном столе под стеклянным колпаком лежала Вега. Он медленно подошел к столу, жадно вглядываясь в любимое и родное лицо, хотел наклониться, чтобы поцеловать, но натолкнулся на холодное, равнодушное стекло. Вега была рядом, но недоступна и это обостряло безнадежность и отчаяние. Сколько пробыли они там вместе? Бесконечно мало для прощания и бесконечно много для одиноко рыдающей в шлюзе Веги.

Вышел он уже внешне спокойным, собранным, принявшим решение. Твердо, отстранив бросившуюся за ним Вегу, он почти бегом преодолел бесконечные коридоры и исчез за стеклянной дверью института. Больше его не видели.

Олсен замолчал и отвернулся к окну, вновь уйдя в свои мысли. Молчал и я, не то, чтоб потрясенный, меня уже давно ничего не потрясало, но немного удивленный и, как бы это сказать точнее, встревоженный, что ли.

— Так что же мы любим? — внезапно прервал затянувшееся молчание мой спутник, — Внешность? Внутренний мир? Или их сочетание? Почему, если бы несчастный случай, например, изменил внешность Веги, мой знакомый никогда не отказался бы от неё, а здесь так произошло. Объясните это противоречие.

Я впервые не знал, что ответить. Этот мир психологической неопределенности не был моим миром. Я привык к ясности и трезвой логике. Но ответить сакраментальной фразой «Чужая душа — потемки» сейчас уже не мог. В глубине моего мозга зародился и, видимо, развивался какой-то процесс, который беспокоил меня и не давал собраться с мыслями. Но отвечать было все же надо, и я промямлил:

— Видимо для Вашего приятеля все-таки определяющее значение имела внешность. Не так ли? Но возможно я ошибаюсь, — и неожиданно для себя брякнул. — Чужая душа — потемки.

Олсен взглянул на меня, ничего не ответил и опять отвернулся к окну. Я был несколько смущен и озадачен. Не своей несообразительностью, нет. Оказывается рядом с моим геометрически строгим и четким миром мужественных людей, искателей, пионеров; миром планет, систем и галактик, существует мир людей и их отношений. Яркий, но очень сложный. И, с очевидностью, интересный.

Мой взгляд упал на светившийся красным светом экран внешней связи корабля. Сектор радиомолчания! Минуты, когда межпланетные корабли не имеют право на прием и передачу информации, а слушают эфир — не подает ли кто сигнал бедствия, не нужна ли кому-нибудь помощь. Я знал, эта традиция имеет многовековые корни и воспринята космическим флотом ещё от морского флота Земли. За сотни лет она была нарушена только один раз незадолго до начала Эры Воссоединения. Тогда какой-то безумец, спасая свою любовь, бросил в эфир в «минуту молчания» отчаянный призыв к своей возлюбленной: «Мария, это была ошибка. Ты слышишь? Я люблю, я люблю тебя!» За такое полагалось жестокое наказание. Сотни кораблей слышали этот «SOS» любви, вполне могли запеленговать источник и определить нарушителя. Но ни один капитан не сообщил в морскую инспекцию о передаче, не выдал радиста.

Впервые услышав эту историю, я подумал, что оторвал бы руки и ноги эгоисту, который ни в грош не ставил чужие жизни. А что я думаю сейчас? Может быть, я был не прав и на свете есть нечто выше логики, сильнее формального понятия о долге.

Я смотрел на экран и думал о людях, которые могут пожертвовать собой во имя других. Не человечества в целом, а конкретного, отдельно взятого человека. Невольно возникли в памяти строки рубаи древнего поэта Омара Хайяма, запомнившиеся мне ещё с Академии: « Чем за общее счастье без толку страдать — лучше счастье кому-нибудь близкому дать. Лучше друга к себе привязать добротою, чем от пут человечество освобождать».

Я смотрел на экран и словно заклинал его в чем-то. На душе стало тревожно. Олсен сидел рядом, сгорбившись, устремив неподвижный взгляд в одну точку. Кровавый, живой, пульсирующий экран опять притянул мой взгляд. Время молчания ещё не прошло, ещё двадцать минут. Что же меня так встревожило? И почему Олсен, вдруг оторвавшись от своих раздумий, тоже напряженно и растерянно смотрит на экран.

И тут экран начал бледнеть. Это было невероятно и нереально, как наваждение. Вот он стал из розового голубым и по этому фону побежали, понеслись, полетели такие знакомые и теперь рвущие душу слова, повторяемые динамиком: «Олсен, родной, любимый, это была ошибка! Я жду! Твоя Вега ждет тебя!».

И всё. Экран опять стал краснеть. У меня все плыло перед глазами. Проскочили обрывки мыслей о переселении душ, повторяемости прошлого и ещё чего-то такого же. Олсен рванулся с кресла. Я сидел рядом и явно мешал ему. «Пустите, ну пропустите же меня скорее! — крикнул он и, сбивая колени о кресла и расталкивая их, ринулся прочь из холла.

Через некоторое время, нарушая все законы космических полетов, наш гигантский межзвездный лайнер стал тормозить. Потом я увидел, как от борта корабля отвалила одна из двух запасных ракет и стартовала по направлению к Земле.

Прошло несколько месяцев. Я все ещё летел в своё никуда, по временам погружаясь в сон на две-три недели и пробуждаясь в заданное собою же время, чтобы просмотреть газетные новости, полученные с Земли, поразмяться и, так сказать, оглядеться вокруг. Тогда я шел в холл, садился перед экраном и во всех деталях вспоминал историю, свидетелем которой невольно стал. При этом я все время смотрел на экран, особенно, когда он наливался красным цветом. Чего я ждал от него?

Однажды, развернув одну из газет, в разделе «Коротко о разном» я прочитал небольшую статью, в которой говорилось о двух людях, потерявших и нашедших друг друга в нашей мешанине времени и пространства; об успешном опыте двойной пересадки мозга, его мотивах и результатах. Под заметкой был помещен снимок мужчины и женщины. В мужчине я сразу узнал своего бывшего попутчика Олсена, а женщина была самая обыкновенная с чуть вздернутым носиком, водопадом темных волос и большими лучистыми глазами так похожими на… Я взглянул в окно. Прямо передо мною сияла Вега, чистая и прекрасная, как глаза тех единственных, которых мы любим.

И вдруг потрясающее чувство одиночества и пустоты обрушилось на меня. Я с трудом проглотил, подступивший к горлу тугой комок. Миры, галактики отступили далеко-далеко. Я был один. Ничтожная биологическая пылинка, возомнившая себя покорителем Вселенной. Кто ждал меня? Кому я был нужен? Перед глазами спокойно и насмешливо алел экран внешней связи, а впереди был путь по времени сравнимый почти со всей моей оставшейся жизнью — путь в НИКУДА.