Вот у меня никогда не возникало личных сомнений куда подевались неандертальцы. И это не означает, что я изучила этот вопрос обложась научными работами. Мне хватило и новостей дня.
Фанатизм, даже когда идея привлекательна, например: «чтоб всем было хорошо», всё равно ухитряется быть глазами бездны. Путь к этому «хорошо» почему-то усыпан слоями трупов, не то что беспринципная безыдейность рядового обывателя: «Пусть мне будет хорошо» или клейменное с детского садика «Моя хата с краю».
Наши времена чем- чем, а отсутствием контента для новостей не страдают. При этом присутствуют сочные истории на любой вкус: трагические, траги — комические, вовсе комические, но в основном потому, что они о наших врагах, иначе бы тоже проходили как минимум по категории: «Как в дурном сне» .
Примерно вчера мне рассказали о женщине, дом которой в Харькове на Северной Салтовке попал под обстрел. Правда там все дома под него попали, и можно тихо радоваться хотя бы такому акту Божьего промысла, что это событие не застало владельцев в квартире. Но людей это мало утешает- им негде жить, они хотят вернуть свои дома. У нас далеко не субтропики и некоторое время пожить в хижинах — не особо приемлемый вариант.
Так вот, вчера слушала как с восьмого этажа не подлежащей восстановлению многоэтажки знакомая моей знакомой выносила вещи, включая огромный любимый дорогой диван. Его несли со словами: «Я пять лет в отпуск не ездила ради всего этого».
Этими словами, в энный раз решительно ступая впереди всех вверх по усыпанным битым стеклом обдолбанным обгорелым лестничным пролетам, хозяйка взбадривала сомневающихся в акции, отстающих членов семьи.
Таскали и таскали они по лестницам тюки со своими шмотками из покосившегося, в пробоинах, пропитанного копотью и гарью здания. Топали и топали они несчетное количество раз по битым камням, всей семьей вынося свое майно из этой руины под осыпающейся на головой штукатуркой, под угрожающе свисающими осколками стекол, под завывание тревоги за окнами.
Вечером того же дня всё это уже заносилось в маленькую избушку отсутствующей на карте деревеньки, от чего в избушке стало очень чадить принесенным вместе с вещами гарью войны.
А заносить туда огромный угловой диван — это наподобие сказки про теремок, в той части, когда уже и медведь пришел на подселение. Но владелица была — не медведь, и свой диванище она таки благополучно втащила, чем благоустроила деревенский домик до 99 левела.
А что толку? Если все ужасы далеко не закончилось, то и в этот плохонький домик в любой момент с таким же успехом может прилететь какое- нибудь разрушительное дерьмо, стартовавшее в сотнях км от Харькова. Так что место, которое действительно обеспечит сохранность наших материальных ценностей — такой больной и открытый вопрос… Лучше всего, наверное, поглубже зарыть как собака косточку. Там, конечно, тоже может прямым попаданием накрыть, но вот случайными осколками или пожаром обивку дивана точно не изуродует.
Ближайшая подруга часто поддевает меня за то, что с какой-то неприличной на её взгляд скоростью бросая всё, я свинчиваюсь из эпицентров подобных исторических событий на очень безопасное расстояние.
Вот знакомая — школьный психолог рассказывала как один её подопечный впал в огромный гнев на свою маму за то, что та его увезла в эвакуацию. Он психовал, что она ничего не понимает в жизненных ценностях, что она лишила своего сына возможности самолично, воочию стать свидетелем танковой атаки, боев и тому подобной документалистики. Фактически мама действительно его на этот предмет жутко обнесла. Но события обещают иметь затяжной характер, и в принципе — этот мальчик успеет достигнув совершеннолетия самостоятельно определить где ему находиться в моменты танковых залпов. Главное, чтоб остальных вовремя предупредил, куда он держит путь и бронежилет ему в помощь.
Но не надо думать, что все мальчики такие. Другой подопечный этого же психолога отказался разговаривать со своей мамой уже за совершенно обратное, а именно за её отказ направиться в эвакуацию в Японию, где бы он мог достойно в эпицентре Манги и Аниме пережидать ужасные события, происходящие вокруг его харьковского дома.
Как видно специалистам приходиться работать с самыми разными типажами подростков, что обещает огромное разнообразие будущего мира, если его вот прямо сейчас не разрушат уже подросшие и дорвавшиеся до всех кнопочек и рычагов мальчики.
Вернемся к нашей теме, хоть мы особо от неё и не отходили.
Да, практика показала — я действительно очень быстро свинчиваюсь только завидев на горизонте погромы и странного вида толпы, заслышав взрывы, унюхав пожары… Мне дважды такое объяснять не надо. Хоть в душе я стойкая и мужественная, даже отважная. Но тут на мою защиту вступает древняя мудрость: чтобы опознать, что яйцо тухлое- не обязательно его съедать. И вот еше: Лучше уйти на месяц раньше, чем на секунду позже. И в конце концов, разве я в своем выборе характера действий где-то ошиблась? Ну, посидела бы чуток дольше, и что бы высидела?
Та же моя подруга в 2014 осталась в Луганске аж на два месяца дольше меня. Что же высидела она? Каким-то внезапно прилетевшим предметом получила по голове, после этого прилета отдохнула пока не попустило некоторое время в полной тишине. Наспалась в подвале, натерпелась лютого страха… И аж один раз она постояла в очереди за гуманитаркой (у неё видите ли сахар кончился). Послушала там несколько часов жизнеутверждающие разговоры. И вот только после этого всего тоже свинтилась подальше из этого благословенного края. Но если она считает, что именно так правильно, то переубедить её мы бессильны. Значит это ей зачем-то было нужно. Яйцо съедено. Оно было действительно тухлым.
И потом, пора уже произнести вслух это слово — наследственность! Наследственность: кровь и гены… Этого в глухой кут так просто не загнать. Из моих бабушек/ дедушек трое из четверых — точно беженцы от армянской резни апреля 1915 года. Не поверившие и оставшиеся в Артвине просто не смогли размножиться.
Вот так и фильтруется нация — путем многократного естественного отбора. Условие: осознание очевидности, и на основании этого — быстрое принятие решения:
«Сказали, что будут резать.
Ты можешь участвовать в противостоянии этому? Нет?
Какая от тебя может быть польза тем, кто будет противостоять?
Ах, ты сам собираешься у них же ещё и просить о помощи!
Значит, ты в том месте и в то время — просто неоценим / бесценен.
Короче, не путайся под ногами у и без тебя очень занятых людей, а просто побыстрее сматывайся».
После всех тысячелетий истории, после двух ужасающих войн только ХХ века, на территории Центральной Европы и Украины людей с наследственностью наподобие моей — просто тьма. И они из поколения в поколение рассказывают свои реальные истории, попутно утрачивая имена и забывая детали, но оставляя каркас: «Мои сбежали, а остальные — сгинули».
Вот, например, довелось мне на днях в гостях пить кофе за одним столом с весьма пожилой дамой, которая, как и положено пожилым, ударилась в глубокие воспоминания, даже не о себе, а о молодости своих родителей. У меня от интереса к её истории прорезалось, как у героев кино-шедевра «Особенности русской охоты в зимний период», глубочайшее понимание иностранной речи.
Её рассказ… Но сначала хочется отдельно поблагодарить основателей Википедии, благодаря существованию которой можно проверять исторические факты. Иначе бы мы могли оставаться в убеждении, что наши старики что-то жестоко попутали.
Например, я так думала о рассказе своей бабушки 1899 года рождения: «Один из наших родственников даже в Ватикане служил». Я думала: «Что армянский священник мог бы делать в Ватикане? Бабуля что-то сурово попутала!» И это меня так удивило, что сквозь годы запомнилось. Впрочем, как я первый раз в жизни — лет в пять не без помощи той же бабули попробовала водку — тоже запомнилось: я попросила хоть капельку, и слегка посомневавшись бабуля налила мне целую чайную ложечку. Мне хватило на полтора десятилетия.
Вернемся к Ватикану и Википедии: в англоязычной Вики в статье, посвященной городу Артвину написано, что там до 1915 жили армяно — католики, и епископ от них действительно в Ватикан уехал, да так там и остался — некуда стало возвращаться, прямо как мне сейчас.
Теперь перейдем к статье о другом городе, на этот раз — польском Белостоке, потому что за чашкой кофе слушая пожилую израильтянку, я опять прониклась преступным недоверием. Но в наше время на проверку факта ушло мгновение. Итак, на северо- востоке Польши на пятьдесят третьей широте (Москва — привожу, как понятный ориентир — на пятьдесят пятой), в ста восьмидесяти восьми километрах от Варшавы расположен город Белосток.
Этот город в эпоху перемен — в Первую и Вторую мировые войны несколько стран передавали, отнимали, возвращали как только им моглось и хотелось. При чем населен он был в подавляющем большинстве евреями, которые своей государственности не имея, на этом празднике жизни были исключительно объектами, а вовсе не субъектами дележки. Я это особо подчёркиваю, чтоб указать на то, что многочисленные притязатели на Белосток уж никак не могли выставлять в причину этнический состав населения. Достаточно было того, что им просто хотелось владеть этой территорией, этим стремительно растущим городом ткачей. Да, это честнее, чем рассказывать удивительные истории о какой-то справедливости, одновременно используя исключительно право сильного.
Короче, в описываемый нами момент истории, в 1940 году Белосток принадлежал СССР, а именно- относился к Белорусской республике. Получили они его при разделе Польши в сентябре- декабре 1939, из рук в руки от Германии. Но длилась эта радость аж до 27 июня 1941, когда Германия передумала и забрала его обратно, попутно окружив и уничтожив там целую советскую армию. Ну, армией больше, армией меньше — мамки новых нарожают… То такое. В остальном рассказ уважаемой пожилой пани, это — целиком история семейного выживания на фоне войны.
Чтобы понятливо слушать истории, то они должны ложиться на какую-то базу собственной подготовленности слушателя. Он должен иметь соответствующие представления о жизни, осознавать суть, лежащую за словами «страх», «боль», «радость»… Это не набор согласных и гласных, это комплекс ощущений. Рассказ должен ментально окунать слушателя в свою среду, в конце концов хотя бы по описываемым расстояниям.
Что толку объяснять человеку о восхождении на Эверест- на 8848 метров, если для него это совершенно пустое число? Высота «хруёвщки»? Пятнадцать метров. А шестнадцатиэтажка? Ну, метров пятьдесят будет. И к этому добавить температуры и вес рюкзака. Это — база, о которую опирается слушатель. Он должен понимать тему, иначе- разговор со стеной, и в лучшем случае мы подарим кому-то сладкую дремоту.
Сколько км от его родного города до Москвы? От Бостона до Лос Анджелеса? На авто якобы 4814 км. Но тут же ещё всплывает: это вообще где по карте будет-то? «Брат-2» в помощь. От Москвы до Питера, в конце концов, вот сколько же км этого культового маршрута?
Короче, база — основа понимания.
Мне на днях попались истории о том, как народ в марте — апреле 2022 из Херсона в Польшу выезжал. Через Украину — у мужиков выбраться шансов мало, они есть, но дорого — не всякому потянуть. Ценность мероприятия определяет погранслужба в зависимости от своего настроения. А через Россию тоже — та ещё лотерея. Но если человек чувствует, что ему остро надо во Вроцлав (прямо спать не может как надо) , то стоит попробовать, ибо хуже уже не будет, хуже уже — некуда.
И вот…
Рассказывают подобные истории в подавляющем большинстве те, кто всё же выбрался. Этот феномен схож с: «Ошибкой выжившего». Те, кто по пути сгорел в машине, улетел с разрушенного моста, или подорвался на мине… Либо по обстоятельствам независящим от себя подзастрял где ещё из недоперечисленного, например ждёт в подвале, когда его родственники выкупят по наспех определенной цене — штучные источники информации для роющих особо глубоко. У нас же — источник массовый, открытый, мы не роем, мы — собираем пенку.
Итак, рассказ из серии «Ошибка выжившего»:
— Мы из Херсона выбирались через Крым — оставаться дальше не было сил. Сначала из города уехали, думали: в деревеньке будет спокойнее, но оказалось — все наоборот. Там рядом так гупало, что безостановочно трясся дом. Посидели мы немного, и поняли: «Надо выбираться. Выжидать больше нечего».
Пока ехали по Херсонской области, то по сторонам, конечно, обгорелых машин насмотрелись… На блокпостах два десятка раз с небольшим нас проверяли. Ещё на выезде на первом блокпосту раздевали, сфотографировали у мужа татуировки, откатали отпечатки пальцев, всё внесли себе в электронный каталог и, дальше мы проходили у них как учтённые и описанные.
Но все равно добрались мы до Польши практически без приключений — просто нам везло. Даже взятки на выезде из России не давали. Проскочили может потому, что ранним утром ехали, а они на кого-то в этот момент отвлеклись… А с других при выезде в Грузию — со всех машин по двести долларов собирали.
Доехали мы за тринадцать дней, расстояние намотали шесть тысяч пятьсот км. Конкретно: из Херсона в Крым, оттуда — в Краснодарский край. Дальше через единственный открытый КПП «Верхний Ларс» — в Грузию, потом — по Турции. Дорога по горам вверх/ вниз, серпантин… На это ушло девять дней. Потом — в Болгарию, Румынию… Заехали в Молдову (не обязательно, но мы — в гости). Там отдохнули два дня, а иначе — чокнуться можно было. Потом — обратно в Румынию, Венгрию, Словакию, Чехию и наконец — Польша, Вроцлав. Но по Европе дороги хорошие, на них дня два хватило.
Медленно повторяю за рассказчицей: Украина- Россия- Грузия- Турция- Болгария- Молдова- Румыния- Венгрия- Словакия- Чехия- Польша. Одиннадцать!
Выслушав эту счастливую историю уставших людей, я только спросила у их двенадцатилетней дочери, которая, как пятилетний ребенок, постоянно прижималась к маме, как будто пыталась ею закрыться:
— Ну, тебе хоть приключение понравилось? Столько всего увидела!
Она, глубже уткнувшись лицом в мамину подмышку промолчала. За неё ответила мать:
— Конечно, когда проезжали по Турции, то очень красивые виды открывались.
Что же, их путешествие пришло к намеченному ими же финалу: все получилось. Их автомобиль не сломался в пути, нашлись и топливо, и еда. А самое главное — их вместе с машиной не спалили, как тех- других с херсонских обочин, которые так никогда и не расскажут свои истории. Осталось только понять, что этой семье делать дальше. К примеру: на что и где им жить, как выводить ребенка из ступора?
А сейчас они посещают бесплатные курсы польского языка в местной библиотеке, которые ведёт абсолютно не профессиональный преподаватель, а неравнодушный человек- пожилая пани- местная активистка. А где набраться профессионалов на такую ораву? Чтоб был немного ощутим масштаб пришествия херсонских: из четырнадцати человек группы, десять — из Херсона, трое — представляют Ирпень. И вернуться им всем пока что некуда.
Теперь, когда я слегка обрисовала то, какие нынче встречаются подготовленные слушатели: понимающие и в расстояниях, и проблемах, вернусь к рассказу очень пожилой пани о её отце.
Вернёмся в Польшу 1940 года, которую опять поделили её неустанные интересанты: Германия с Россией. О соседях есть множество небезосновательных пословиц и анекдотов. Да, их много. Но вот по чесняку — Польше что «повезло», то «повезло» с соседями, при чем — с обеих сторон. Надо иметь великую национальную самость, чтобы ни смотря ни на что сохранить себя между ними. Уж лучше пусть такие соседи считают, что ты — такое не такое, что надо с тобой тихо и осторожно, иначе — себе дороже, «не беспокойте беспокойного». И тогда соседи лишний раз не полезут по вашим амбарам свое зерно искать.
Итак. Мы в Польше, в 1939.
Жил себе, поживал в 1939 году в так называемом штетле, по нашему — местечке Сероцке в сорока км от Варшавы молодой человек 1919 года рождения по имени Аркадий. Был он вполне оборотист и по всем приметам жизнь любил, иначе почему бы он уже в свои двадцать лет оказался женатым на девушке постарше — соседской красотке Леокадии, и не за партами университетов нудно просиживал, а на пару с приятелем — Станиславом содержал бакалейную лавку.
Парни без всяких университетов разобрались со своим торговым балансом. И пока Аркадий занимался расширением номенклатуры поступления товаров, Стас расширял рынок сбыта. То есть осмотрев тектонические сдвиги границ, Станислав не согласился с ними и наладил сбыт как если бы этих границ и не было вовсе — и во Львов, который зачем-то от Польши вдруг перешёл к СССР, и в Белосток.
Но 1939 год внёс свои черные коррективы в светлую жизнь разбитных ребят.
Сероцк не просто городок/ местечко, а по составу населения скорее почти еврейское гетто. Так что немцы, которые на тот момент были фашистами, оккупировав Польшу, заявились туда со своим «миропорядком». Аркадию перспектива ходить с опознавательной нашивкой в форме Звезды Давида не понравилась. Не то чтобы он был против Звезды, но вот заподозрилось ему в этом мероприятии что-то ужасно токсичное. И предполагая, что в большой Варшаве все будет гораздо проще, уговорил семью податься туда.
Когда мы говорим «семья», то имеем на уме её широкое значение: с мамой, братьями, а не только прямо с одной женой. Её и уговаривать-то нечего.
Но буквально через месяц Аркадий наткнулся на варшавской улице на своего старого знакомого, который удивился отсутствию на Аркаше этого опознавательного знака, и даже для устранения такого недостатка в одежде подозвал ближайшего полицая.
Варшава – город большой, Аркадий по ситуации почувствовал, что пора немедленно растворяться и бросился убегать. За ним пошли следом, он побежал, за ним побежали… Улочки, повороты, брамы… Он слегка заблудился в этом не совсем родном городе…
Это теперь Варшава огромный город с прямыми улицами. В 1940 там были очень сложные геометрические узлы, которые последующая война разрубила в прямом смысле, заровняв исторический центр в каменистый пустырь. Там, где нынче возвышается знаменитая сталинская высотка — располагалось очень большое еврейское гетто.
Короче, петлял Аркаша от погони, пока сам не запутался в брамах. Но не все же люди «вкладывают», кто-то и помогает скрыться. И незнакомый поляк указал Аркадию как увильнуть среди этих запутанных лабиринтов.
Запыхавшийся больше от страха, чем от бега, молодой еврей прибежал домой:
– Я здесь и пяти минут не останусь! – сказал он с порога.
Его старший брат, как раз помогавший матери перебирать вещи после недавнего переезда, живо откликнулся:
– И куда ты теперь нас потащишь?
– К дяде, в Россию!
– В СССР что ли? К этим коммунякам? Ты просто с ума сошел! Отдышись.
– Я не сошел! Ты сошел! Совсем не понимаешь происходящего! Леня, – позвал он жену. – Немедленно собирайся. Мы сейчас же уходим отсюда. И ты собирайся, – повернул он голову к матери.
– Ну, нет, – отозвался за неё брат. – Поезжай пока сам. Устроишься там, и нам потом напишешь. Если все будет хорошо, то и мы к тебе приедем.
Решение старшего брата Аркадий оспорить не смог. Ему дорогого стоило хотя бы вывезти всех из Сероцка, в котором семья жила спокон веку, то есть реальные несколько столетий.
Пять минут/ не пять минут, но в тот же день семья поделилась на тех, кто поверил Аркадию и тех, кто предпочел надеяться на то, что тот сильно преувеличивает. Вечером Аркадий с молодой женой, старшей сестрой с маленьким сыном на руках, и тетей Беллой уже выходили из дому. Муж тети Беллы полгода как уехал в это самое СССР, и к нему они теперь все вместе решили направиться.
Так, неся с собой еду и некоторые пожитки, они по сумеркам выбрались из города, для начала — в ближайшую деревеньку. Им предстояло пройти почти двести километров. Но Аркадий уже все спланировал, они то шли, то ехали от села к селу, от знакомых бакалейщиков к знакомым харчевням… И везде он рассказывал, что надо уходить, пока не поздно. Но никто не соглашался бросить свой дах над головой и по ночным тропам идти в никуда. Даже хуже, чем в никуда, а в клятую Россию. О Советском союзе, как она теперь стала называться, доброго слова никто не припоминал. Все помнили только восстания, совсем недавнюю Советско- польскую 1919—1921 годов войну, Варшавскую битву, и Рижский 1921 договор. А еврейские погромы в Одессе тоже не оставляли места сомнениям: Россия – не то место, куда хотелось бы отправиться, тем более – добровольно. Но Аркадий спрашивал:
– А куда?
И в ответ звучало молчание.
Да, такое наступило время, что некуда людям стало хотеть. И ведать какой зверь страшнее — они не ведали.
Кстати, надо упомянуть, что на улице стояла зима. Пусть и не самая лютая, но заснеженная.
Добравшись до последнего на границе с Союзом местечка, Аркадий нашел знакомого через своего польского компаньона по бакалейной торговле — Стаса контрабандиста, который твердо пообещал их переправить.
В ожидании нужной ночи группа засела в подвале. К ним присоединилось ещё две женщины: мать и дочь. Мать сильно натужно кашляла. И глядя на нее проводник с сомнением качал головой, что если она будет так кашлять, то их попросту заметят и перестреляют. Им предстояло ночью перейти широкое поле, за которым уже были «наши». Испуганная женщина делала все, чтоб хоть как-то унять этот непрерывающийся кашель. Перспектива остаться в Великом Рейхе заставляла её дышать через раз.
– Я вам гарантирую то, что обещал, – сказал старый контрабандист. – Через поле я вас переведу. Но оно просматривается. На вышках стоят автоматчики, и у них прожекторы. Поэтому каждый раз, когда я скомандую, то вы мгновенно падайте в снег. Пока поле им глубоко покрыто – есть возможность уйти незамеченными.
Вот я — автор этого текста особо никак не описываю своих героев, не рассказываю во что они были одеты, кто как к кому относился, были они добрые или злые, сильно или не очень честные. Зачем нам в этой истории такие подробности? Это — просто люди, которые просто хотели остаться живыми. Значит нам в рассказе они – функции, а вот окружающая их действительность – то, что действительно подлежит глобальному осмыслению.
Перешли Аркадий с семьёй эту границу, не подвёл их проводник, помог им и рыхлый пушистый снег. Дальше же — в Белостоке их уже разъединили. Тётя Белла беспрепятственно отправилась к своему мужу. А кому какой интерес представляет не юная женщина? Её же с большой пользой к станку не поставить, толку от нее везде мало, поэтому: «Ступай, тётка, куда тебе надо». В Древнем Риме престарелых рабов тоже «отпускали», чтоб еду лишний раз не переводить, и шли они прямиком под мостом милостыню у прохожих просить, типа пенсии у них наступало из солидарного древнеримского фонда.
А вот Аркадия, и ещё таких же парней, которые как-то пробрались из ненавистной Германии в ненавистный СССР, посадили в поезд и адресно направили — в Казахстан.
Ну, и хорошо, что направили, потому что через полтора года в Белостоке мало кого живых осталось…
Хочется тут вспомнить китайскую притчу о пропавшем у хозяина коне: как далеки мы от того, чтобы знать что нам действительно хорошо, а что плохо.
Казахстан это мир степей, кочевий. стад и отрыва от цивилизации. Аркадий со своей женой для начала поселился в степной юрте, куда их пустили на условиях, чтоб они помогали по хозяйству. Но длилось это недолго. Вскорости страна нашла Аркадия. Страна в нем нуждалась, и раз пустила к себе, то вовсе не для того, чтоб он тут устраивался «как сам сможет», ведь это Союз, а не Штаты, а значит тут заботятся, и государству виднее какие у каждого есть полезные для страны таланты. И взгляды у государства и конкретной личности тут иногда могут крайне расходиться.
Короче, Аркадию и его новому другу — Мойше, который думал, что он- прекрасный сапожник, пришли повестки: прибыть в Новосибирск работать на рудниках. Крепким здоровым молодым парням любая страна найдет достойное применение, были бы рудники, а кусок хлеба в оплату — найдется. А вот беременная молодая жена Аркадия — Леня стране абсолютно оказалась в этот момент не нужна. Поэтому мужчины уехали, а Леня остались в степной юрте. Можно спросить: «А как же зимой?» Зима как раз напоминаем и была. Так что, замотанная в шкуры зимовала она там, в оплату помогая хозяйке управляться со стадом.
Когда у Лени родился сыночек, то она уже приобрела для государства некоторую ценность и перебрались в расположенный поблизости поселок — в общагу, и вышла на работу швеей в артель. Казалось бы – как-то все стало получше. Но и тут радость Лени была недолгой. Её красивый малыш очень многим понравился, обитатели общаги приходили по соседски с ним поиграть. Ребенок всегда — свет для живой души, особенно когда другого света и не просматривается. Ребенка днём она сдавала в ясли, сама- как все — на работу в артель, армию одевать же надо. там же работал и её новая подруга- жена Мойши.
Особенно понравился малыш Лени не юному командировочному майору, который обитал в той же общаге. У него своих детей не было, и он это сильно переживал. Проводил он с ребенком всё свое свободное время, со стороны могло показаться, что это и есть его отец.
Дальше было так. Однажды приходит Леня с работы в ясли, а ей объясняют, что её малыша отправили в больницу. Она очень удивилась:
– Он же утром был здоровый.
– Нет, он болел и мы его отправили в госпиталь, – услышала она ответ.
Добравшись до госпиталя Леня стала искать своего малыша. И ей там ответили:
– Он умер.
На её крики о том, что этого быть не может, что он был здоров, ей вынесли люльку с лежащим в ней сыном. Показали:
– Вот он — мертвый, — и Леню пододвинули к выходу, не дав даже взять дитя.
Какое сопротивление могла оказать врачам военного госпиталя в степях Казахстана почти не знавшая русский язык польская еврейка? Больше она своего сына не видела. Со временем и майор уехал.
Описывать как травмирована была душа юной матери этой странной потерей первенца мы не будем. Фактов у нас больше никаких нет, и каждый вправе домыслить историю сам. Леня домыслила её так, что майор забрал малыша себе. Не самый худший вариант по тем временам.
Оказавшись без сына, вдали от мужа, Леня предложила жене Мойши:
– Давай уедем в Новосибирск к нашим мужьям. Что мы тут сидим?
– Как мы одни, без мужчин — две молодые женщины можем отправится в такую дорогу, – усомнилась Мария. – Мы будем как мишени!
– Не будем, – ответила Леня. – Я все устрою.
Все же она была побойчее подруги. Леня отправилась на базар и принесла оттуда длинные ватники и мужские шапки. С её ростом ватник оказался ей почти до пят.
Закутавшись в эти одежды, засунув волосы поглубже в шапки женщины отправились на железную дорогу, нашли подходящий по направлению поезд, влезли в вагон для перевозки скота и благополучно добрались до своих мужей.
Там их дела пошли получше. Парни ещё подрабатывали сапожниками для офицеров. Кроили, шили в свободное время. Какой еврей не сапожник?Наверное только тот, который швец. Тут надо ещё правильно кроить, чтоб немного себе осталось – чувяки на рынок отнести, и будет хлеб с маслом.
Короче, продержались они так до самого конца войны. У Лени с Аркашей родилась там в 1945 дочка. И в 1946, когда война окончилась, семья попросилась отпустить их обратно — в Польшу, ведь они оставались гражданами именно этой страны. И их отпустили.
Что там в родном Сероцке их ждало? Ничего и никого. Сгинули Аркашины два брата, мама… Как и не было его семьи, как и не было еврейского гетто в Варшаве. Не успели они дождаться Аркашиного письма, что хорошо он в Союзе устроился.
В конце пятидесятых Аркадий с женой и дочкой уехал жить в кибуц.
С тех пор прошло лет семьдесят, нет уже ни Аркадия, ни его жены. У их рождённой в Новосибирске дочки — взрослые внуки. И вот однажды её внучка принесла бабушке копию заполненной прадедом по приезду в Израиль в 1957 анкеты. И только из неё уже старая женщина впервые узнала, что у её отца были сгинувшие в войну братья. Так её родителям не хотелось, чтобы эти воспоминания тянулись за ними, что поставили они за правило — не упоминать об этом в семье. Хотелось им забыть все ужасы своей молодости, потери, страхи, унижения и утраты, и в новом доме начать с чистого листа, насколько это возможно.
Вот, собственно и всё о выживших и поверивших в этой истории.
Жаль, что количество подготовленных слушателей с каждым днём стремительно увеличивается.
61
Загрузка...
