В ожидании Ада: а что если мы ошибаемся?

Сейчас спустя годы я вспоминаю обо всём произошедшим, со мной с лёгкой грустью и через призму времени оцениваю события совершенно иначе, чем испуганная, отчаявшаяся восемнадцатилетняя девчонка, находящаяся на зыбкой грани между жизнью и смертью.

Окончание школы было омрачено смертью единственного дорогого и близкого для меня человека. Так уж сложилось, что родители мои погибли, когда мне было десять месяцев и я их совсем не помню. Для меня они не более чем лица на чёрно-белой фотографии, а печалиться о том чего ты не знаешь, глупо. Воспитанием моим занималась моя бабушка Евдокия Николаевна, и именно она стала для меня мамой и папой в одном лице. Уткнувшись ей в плечо, я пролила реки слёз, и не было такого секрета, который бы я не раскрыла своей бабуле. Она была для меня всем. Я всегда удивлялась, как великолепно у неё выходило совмещать роль строгого учителя и лучшей подруги.

Нам пришлось нелегко. Детство моё и отрочество выпало на лихие девяностые, и Евдокия Николаевна вынуждена была устроиться на несколько работ, чтобы мы смогли сводить концы с концами. Жила наша маленькая, но дружная семья небогато, в небольшой однокомнатной квартирке на окраине города. Мужа у бабушки не было и маму мою, она тоже растила в полном, но гордом одиночестве. Да, у меня не было дорогих шмоток, косметики и денег на карманные расходы, зато у меня был заботливый и близкий человек готовый всегда помочь даже несмотря на усталость и полное отсутствие личного времени. Бабуля посвятила себя мне, полностью и без остатка.

За неделю до школьного бала она скончалась. Просто вернулась вечером с работы, присела на кухне на табурет, перевести дух и … умерла. Врачи сказали мне, что произошёл сердечный приступ, просто сердце не выдержало.

На выпускной вечер я не пошла. Горе моё было огромным, я будто утратила кусочек себя. Причём исчезнувшая часть была самой важной и без неё я потерялась. Сбилась с пути.

В школе я училась хорошо, и аттестат помог мне поступить в институт. Однако никакого интереса к учёбе я не испытывала. Часто пропускала занятия, проводя время в одиночестве, продолжала плакать в подушку, и не было на свете ничего такого, что отвлекло бы меня от мыслей о бабушке. Ну, по крайней мере, я так думала.

Как оказалось, я ошибалась. Его звали Миша, он был красивый, мужественный и весёлый. Ведь именно смеха и веселья тогда мне не хватало. Я с головой окунулась в моё новое увлечение и … через несколько месяцев забеременела. Да, вот такая я дура.

Ни о каком ребёнке Михаил слышать не хотел и настоятельно посоветовал мне сделать аборт. Вначале я была с ним согласна, но потом отказалась от этой мысли. Почему? Просто бабуля бы мой поступок не одобрила. Она всегда мне говорила, что за собственные поступки нужно отвечать в полной мере. И ребенок, в конце концов, не виноват в ветрености его матери.

В институте я взяла академ и жила на жалкие подачки государства, да на подработку нянечкой в садике под окнами.

Как-то возвращаясь из женской консультации, я переходила дорогу по пешеходному переходу и попала под колёса автомобиля водитель которого спешил по делам.

Помню, как бампер ударил меня в грудь и я воспарила над землёй. Очнулась в больнице и некоторое время с интересом наблюдала за бегающими вокруг меня людьми в белых халатах. Боли никакой я не чувствовала и была вся наполнена какой-то неземной лёгкостью. Из разговора ругающихся друг с другом врачей я поняла, что ребёнка потеряла, и боролись эскулапы исключительно за мою жизнь. Судя по взаимным упрёкам и истерикам, получалось у них это неважно.

Даже зная о смерти моего нерождённого малыша я не испытала никаких чувств. Думаю, дело было в том, что я умирала.

В какой-то момент я покинула операционную и оказалась в средних размеров зале. Пол и стены помещения были покрыты бежевой плиткой с золотым узором, а потолок терялся в белесой дымке. Я босиком стояла посередине помещения, и из одежды на мне было только школьное выпускное платье. Платье, которое бабушка шила собственными руками, но доделать так и не успела. В реальности оно существовало исключительно в виде эскиза и кусков материи, здесь же было вполне себе законченным изделием.

В нескольких шагах от меня стояло шикарное кожаное кресло с витыми ножками. Оглядевшись по сторонам, я убедилась, что в зале кроме меня никого нет, но вернувшись взглядом к креслу с удивлением подметила, что оно уже занято. Только секунду назад оно пустовало и вот словно по волшебству …

Сидящую передо мной женщину, я бы охарактеризовала как «бизнес-вумен». На вид ей было не более сорока лет. Чёрный брючный костюм, белая сорочка, модные туфельки на небольшом каблучке. На шее незнакомки посверкивала серебряная цепочка, на правой руке красовались изящные золотые часики. Русые волосы были забраны в хвост на затылке. Она не была красавицей, но прямо таки излучала спокойную уверенность, деловую хватку и умение побеждать во всём и всегда. Я всегда мечтала стать такой.

Некоторое время мы молча смотрели друг друга. Я с удивлением, ведь на ангела или демона незнакомка совсем не походила, она в свою очередь с улыбкой и интересом.

— Не узнала меня Даша? Неужели я так изменилась?

Я ещё раз внимательно вгляделась в сидящую напротив меня женщину, но ни кого знакомого мне она не напоминала. «Бизнес-вуман» покинула кресло и подошла ко мне. От неё удивительно вкусно пахло. Этот аромат был словно соткан из противоречий: горький и одновременно сладкий, резкий и в то же время мягкий. Нет, я не знала её и даже среди бабушкиных знакомых её не помнила.

Незнакомка же тем временем согнала с лица улыбку и поджав тонкие губы, сказала:

— Меня всего восемнадцать месяцев не было, а ты уже умудрилась столько набедокурить, внучка.

Меня словно молния ударила, и ранее недоступное воспоминание встало перед глазами. Как я была слепа! Конечно, я уже видела эту женщину на страницах старого бабушкиного альбома. Правда там она была намного моложе, да и одета была куда как проще.

— Бабушка? Это правда ты? – не веря своим словам, произнесла я.

Крепко обняв меня, женщина прижалась к моей щеке и все сомнения мои в ту же секунду улетучились. Перепутать эти объятия было просто невозможно. Слёзы хлынули потоком, и огромная тяжесть ставшая частью меня после смерти бабули бесследно улетучилась. У меня началась истерика и вот я уже сижу в кожаном кресле, а бабушка (у меня язык не поворачивался так её называть) склонилась надо мной, нежно поглаживая по голове.

— Н-но, к-к-ак так вышло? Ты сильно изменилась.

Ухмыльнувшись, бабушка присела на подлокотник кресла и произнесла:

— Конечно, я изменилась. Я же умерла.

В жизни Евдокия Николаевна выглядела совсем по-другому. И дело даже было не в том, что скончалась она в пятьдесят четыре года, а сейчас ей было не дать и сорока. Просто такой бабушка никогда не была.

При жизни Евдокия Николаевна весила как минимум на тридцать килограммов тяжелее, косметикой не пользовалась, да и своему внешнему виду внимание почти не уделяла. Тётя Тамара, её сестра, всегда укоряла бабушку за это говоря, что выглядит она чёрти-как и пахнет от неё чёрти-чем.

— Я понимаю, но всё равно ты такая. Такая красивая и элегантная.

Нежно смахнув указательным пальцем капельку слезы с моей щеки, бабуля, сказала:

— Теперь выгляжу, как хочу.

— Где?

— Там.

— Там, это в Раю?

Непонимающе сдвинув брови, она вопросительно взглянула на меня.

— Бабуля, но ты же попала в Рай?

— Нет, не в Рай.

Слёзы новым потоком хлынули из глаз. Я даже представить себе не могла, что такого могла натворить бабуля, чтобы оказаться в Аду. В голове даже мелькнула паскудная мыслишка, что возможно я плохо её знала.

— Ты чего рыдаешь дурочка? – ласково обняла меня Евдокия Николаевна.

— Ну как же? Тебе там, наверное, несладко. Что ты такого сделала, чтобы попасть в Ад?

Снова взглянув на меня так, словно абсолютно не понимает о чём я, бабушка на секунду задумалась, а затем рассмеялась.

— Так вот ты о чём! Поняла. Жалеешь, небось, меня и представляешь муки, которым подвергают твою бабулю в геенне огненной?

Я ничего не ответила, только коротко кивнула головой, шмыгнув носом.

— Да Даша я живу в Аду, и мне там очень нравится.

По-моему внешнему виду и открытому от удивления рту Евдокия Николаевна поняла, что я слегка шокирована её заявлением.

— Ты опять меня не правильно поняла. Понимаешь Ад совершенно не такой каким его представляете вы. Это, это скорее Рай. Хотя сравнение глупое и некорректное.

— А Рай это Ад? – робко произнесла я, продираясь сквозь тернии бабушкиных объяснений.

— Да нет. Рая вообще нет. Это всё выдумки религиозной братии всеми способами пытавшейся подчинить себе население и сделать его послушным. Работайте, будьте покорными и тогда вас ожидает вечное счастье на небе в окружении ангелов и всяческих благ. Так вот это всё враньё.

В голове у меня тогда всё перепуталось, и я даже подумала, что, скорее всего, нахожусь во сне или испытываю предсмертные галлюцинации.

Бабушка хохотнула, и ловко качнувшись на подлокотнике кресла, положила руку с ухоженными ноготками мне на плечо.

— Это не сон и не галлюцинация, хотя до смерти остался всего шажок, милая моя.

— Так места где мучают грешников, нет?

— Дались тебе эти мучения, – хлопнула себя по колену бабушка. – Если уж на то пошло именно наша земная жизнь больше всего похожа на геенну огненную. Болезни, войны, голод, холод, людская зависть и глупость – полный набор испытаний и мучений. Разве я не права?

— А как там, расскажи?

— Там хорошо. Это другой мир. Можно заниматься, чем хочешь, встречаться с кем хочешь, и перепробовать всё чего не успел или не смог при жизни. Огромные возможности по реализации, развитию и … Впрочем сама когда-нибудь узнаешь.

Я указала ей взглядом на часы.

— Там у вас и время есть?

— Там есть всё, что тебе необходимо.

— А негодяи, убийцы, диктаторы тоже попадают к вам и счастливо живут?

В шутку щёлкнув меня по носу, бабуля ответила:

— Для нашего мира нет разницы между праведником и злодеем, ведь свои грехи они уже искупили, прожив жизнь на земле.

Я надолго задумалась, а Евдокия Николаевна просто сидела рядом и с любовью смотрела на меня. На минутку я вспомнила о времени проведённом вместе, о том, как она пожертвовала всем ради своей внучки, о наших вечерних посиделках со стаканчиком чая, когда я раскрывала ей все свои проблемы и заботы и была счастлива только от того, что рядом со мной близкий человек.

— Бабуля мне без тебя плохо. Я хочу к тебе.

Крепко взяв меня за руку, она, чётко выговаривая каждое слово произнесла:

— Твоё время не наступило. Ты проживёшь долгую жизнь. Не буду врать будет в ней и горе и разочарование, но и радости, счастья отмерено тебе в достатке.

— Бабушка, но наша жизнь это наказание, ты же сама сказала, что …

— Вот и выдержи его достойно и до конца, – жестко прервала меня Евдокия Николаевна.

Вихрь чувств и эмоций захлестнул меня. Я не хотела ждать, не хотела терпеть. Зачем? У меня ничего и никого нет. Ребёнка я своего потеряла, а остаток жизни наверняка проведу на инвалидной коляске. Остался только один вариант.

В глазах моей бабушки полыхнул огонь, и она отбросила мою руку от себя.

— А вот об этом даже и не думай! Сделаешь глупость и никогда ко мне не попадёшь.

Поймав бабулину ладонь пальцами, я прижалась к ней губами.

— Но почему?

— Те кто уходят из жизни самостоятельно попадают в цикл перерождения и мучаются вечно. Снова и снова.

– Только самоубийцы?

– Их куда больше чем ты думаешь, милая моя. Такая участь уготована всем кто убивает себя. Пусть и делает это зачастую не поддавшись эмоциям или горю, а уступив вредным привычкам, тратя на это годы.

Сказать мне тогда было нечего, и я снова придалась своему любимому занятию – рыдала как белуга.

Евдокия Николаевна сменила гнев на милость. Она обнимала и целовала меня, выслушивая мои обиды, жалобы, страхи и желания. Большая часть из них были глупыми и наивными и сейчас, по прошествии десятилетий, мне даже стыдно за них. Бабушка пообещала приглядывать за мной до нашей встречи.

А потом всё кончилось. Я очнулась в больничной палате, и кровать мою окружал целый десяток врачей, сбежавшийся со всей больницы взглянуть на чудо, явившееся вопреки их стараниям.

Я очень быстро пошла на поправку и никаких последствий для моего здоровья не получила. По привычке немного поплакав по погибшему ребенку, я вернулась в институт и с отличием закончила его. Ни разу мне даже в голову не пришло, что беседа с бабулей была моим предсмертным бредом. Я постоянно чувствовала её присутствие и поддержку, хотя поговорить с ней мне больше так и не удалось.

Я стала психологом. Очень интересовалась темой бесед с умершими родственниками. Обратила внимание на то, что ушедшие от нас чаще всего являются друзьям и близким красивыми, ухоженными и никогда их не видят измученными, израненными и измождёнными.

Я шла по жизни легко и никогда ничего не боялась. Невзгоды только закаляли меня, когда я встречала их с улыбкой. Любимый муж, четверо детей, семеро внуков, правнуки – дом полная чаша. На девяносто четвёртом году моё время пришло. Я запретила плакать о себе и детей и внуков воспитала без страха перед смертью. Нет, я безусловно не зря прожила эту жизнь и заслужила оказаться в Аду.

 Передо мной стояли молодые красивые люди, у кровати ползали малыши, а вдалеке уже была видна бежевая комната с кожаным креслом. И в этой комнате меня ждали.