РЕТРО КРИМИНАЛ
Станислав МАЛОЗЕМОВ,
Елена МАЛОЗЕМОВА
В первые дни нового 1961 года главного инженера Тбилисского плодоконсервного завода товарища Тенгиза Григорьевича Чхеидзе срочно вызвали в Москву. Причем в один из самых “верхних” кабинетов Совнархоза СССР. Вышел плодоконсервных дел мастер из кабинета уже главным инженером кондитерской фабрики далекой и слегка экзотичной столицы Казахстана Алма-Аты. А 10 января 1961 года гордый сын Кавказа уже дышал свежестью тянь-шаньских гор сквозь открытое окно своего нового пропахшего шоколадом кабинета
Теперь подумайте: а зачем вообще Москва приняла это очередное свое мудрое решение? Через высокие инстанции, безо всяких консультаций с казахстанскими властями и вопреки удивлению и возражениям местных руководителей-хозяйственников посылать из далекого Тбилиси для поднятия уровня количества и качества казахстанских кондитерских сластей человека, который сам конфеты с шоколадом видел только в магазине? Специалист плодоконсервного дела у руля производства шоколада, карамели, мармелада и тортов… Но в период рассвета социализма даже химическим комбинатом мог управлять, например, человек с гуманитарным образованием, закончивший политический факультет Высшей партийной школы. Главное, чтоб человек был хороший, понимающий политику коммунистической партии и своего собственного начальства.
Тенгиз Григорьевич был явно такой человек, причем, видимо, очень хороших друзей имел в Москве, которые, в свою очередь, тоже имели, но не друзей, а власть. Кто-то в Москве, имеющий веское слово, отправил хорошо проверенного Чхеидзе в Алма-Ату, чтобы получать оттуда материальную выгоду. Кто посылал — в архивах не отражено. Но, видимо, тот же, кто через три года помог удовлетворить его апелляцию в Верховный суд СССР, который ой как редко шел на уступки республикам. Обычно расстрельные статьи не меняли. А тут неизвестный московский авторитет вдруг уговаривает Верховный суд СССР поменять расстрел на срок в пятнадцать лет.
Вряд ли Чхеидзе, чтобы заслужить это, посылал все три предыдущих года своим друзьям-покровителям леденцы с карамельками. Скорее в Москву уходили большие безналичные суммы, которые сначала оттуда и поступали. Сейчас эта финансовая фигура высшего пилотажа по обналичиванию денег и укладки в свои сейфы называется “отмыванием”. В шестидесятые годы, да и позднее, когда перед Москвой “по стойке смирно” стояли все, кто руководил чем-то и возглавлял хоть что-нибудь в провинции, никому из контролирующих органов и в страшном сне не снилось, что они проверяют и выводят на чистую воду воров, если они конкретно назначены Москвой. Упаси бог! Так можно было лишиться не только работы, но и, самое страшное, вылететь из рядов КПСС с “волчьим билетом”.
Поэтому за три года кондитерскую фабрику формально проверяли, конечно, но уходили с коробками коньяка, рома, дорогих конфет и шоколада и безо всяких оргвыводов. И только когда фабрика была окончательно разворована и разорена изнутри, Москве свой финансовый канал можно было тихо закрывать с очень правдивой ссылкой на беспрецедентно слабое руководство и страшное по масштабам воровство на самой фабрике, а после открывать где-нибудь новый. Вот только тогда Москва дала “отмашку” — можно наводить порядок… Ну в 1963 году и пошло дело. Следствие, шум в газетах, аресты, суды.
Печальный финал изложим позже. А пока вспомним возможности вольного социалистического хозяйствования.
Итак — пятый день пребывания Чхеидзе в должности главного инженера. В этот день он лично спер своими руками несколько бутылок коньяка и пару-тройку коробочек разных подарочных конфет, чтобы достойно с новыми друзьями по работе отметить начало своего славного главноинженерного пути. На седьмой день он же собирает весь коллектив, дает всем без исключения потрясающий по накалу страстей разгром и нагоняй за снижение качества и прочие недостатки в бухгалтерии, учете и снабжению. И сразу после этого уже спокойно говорит: “Ладно. Работайте и не забывайте, что наша фабрика — это золотое дно! А вы — натуральные балбесы и, видно, этого не понимаете”. Но фабричный народ, как оказалось, понял это мгновенно.
Одна любопытная деталь. Перед приходом Чхеидзе с фабрики убрали старого директора и спешно поставили Ивана Трофимовича Топорова, о котором в архивах, как и о московском следе, — нигде ни слова. Кто был этот Топоров, чей был этот тихий дядя, при котором Чхеидзе практически ликвидировал фабрику как производственную единицу — не знает никто. Известно только, что за три месяца до суда его тихо сняли с должности и посадили на его место самого Чхеидзе, который наверняка заработал от Москвы свою долю, укрыл ее где-то надежно и был уверен, что ему сохранят жизнь. А Топорову дали в итоге шесть лет без конфискации, как и положено бывшему, снятому до суда с должности, директору. А не сняли — сидел бы Топоров тоже под расстрельной статьей. Значит, тоже был своим, нужным и понятливым.
Чхеидзе в начале своей бурной деятельности сказал, собрав начальников цехов, зав.производствами и кладовщиков:
— Не мешайте людям. Раньше у вас тут, я слышал, вообще нельзя было дотрагиваться до сырья и готовой продукции, если это не входит в процесс конвейерной операции изготовления. Теперь можно. Люди, рабочие люди, должны хорошо кушать, чтобы хорошо работать! Пусть едят, пусть несут!
Старый бухгалтер жаловался на него в наш Совнархоз, даже первому секретарю ЦК КазССР Д.А.Кунаеву писал, да и не он один. Ни до верхов Совнархоза, ни до первого секретаря, естественно, жалобы не доходили, и вместо проверок оттуда мелкие чиновники присылали указания директору Топорову. Общая мысль отписок: обратить внимание, сделать внушение, строго предупредить, чтоб впредь…
Все, больше “нападений” на Чхеидзе Центральный республиканский архив не имеет. Не было их больше. А кто будет еще жаловаться на благодетеля, который не просто закрывал глаза на воровство, но просто открыто к нему призывал и словом, и делом!
Технологию хищений, причем не одну, мы описывать не будем. Это скучно: предельно примитивные бумажные фальшивки, полная отмена материальной ответственности заведующих производством, начальников цехов и даже кладовщиков. Такой мини-коммунизм в отдельно взятой организации. Все приходовалось внавал, завышалось на бумаге и уменьшалось на ней же в нужные моменты количество, менялась сортность, создавались несуществующие затраты на приобретение сырья и готового товара. Тоже все, ясное дело, на бумаге, которая всегда и везде обязана была терпеть все, и терпела.
Между бумажной жизнью фабрики и реальной создалась значительная пропасть, но все работники фабрики, как тренированные спортсмены, легко через нее три года подряд перепрыгивали. Поэтому возьмем из архивов сколько возможно для размеров этой статьи любопытных, хотя и диких примеров.
Первое. Чхеидзе был действительно уникален. Он безо всяких оправданий ругался и спорил с любой проверяющей комиссией и всегда (!) выигрывал. Последняя фраза, которую всегда слышали проверяющие: “Хлебом клянусь! Я грузин. А вы знаете, что такое грузин без денег? Нет таких грузин”. И заколдованная этим убеждением комиссия почему-то затихала и исчезала, груженая всем, что можно было унести с кондитерской фабрики. Чхеидзе мог в те годы громко сказать: “Это государство спасет только атомная бомба”. И ничего.
А вот как воровали “низшие чины”. Низшая в табели о рангах — уборщица. Ну стандартно тащила, как везде в Союзе. Из милицейского рапорта от 10 декабря 1962 г.: “При выходе с фабрики у уборщицы Гармоненко изъято: в дамской сумочке — 21 штука шоколадных конфет “А ну-ка отними”, под платьем в мешочке — 800 г конфет “Счастливое детство”, под платком в прическе — 300 г конфет разных, в хозяйственной сумке — 400 г конфет “Снежок”. Сумка привязана к ноге под юбкой”.
Те, которые именовались средним персоналом — кладовщики, экспедиторы, заведующие производством — тащили в итоге тоннами все, что можно увезти в фабричной же машине. Развозили прямо по “блатным точкам”, как свое собственное, вообще без документов. А воровали уже с клиническим синдромом жадности, не оставляя ничего, что находилось на территории фабрики. Частичный ремонт шел — так унесли почти все пиломатериалы, фанеру, краску, стекло. В общем, и несладкое воровать сладко…
Мы взяли из архива отдельно все цифры, обозначающие украденное в тоннах и рублях. Но, поверьте, если сейчас начать называть эти данные — эту статью мы закончим нескоро и места нам в газете не хватит. Ну, например, украдено в два приема почти 30 тонн сахара. А это, между прочим, ровно полвагона. И такими цифрами можно заполнить всю газетную страницу. Тонны, тонны, десятки, сотни тысяч рублей…
Но, если откровенно, дело-то вообще не столько в цифрах, сколько в принципе. Говорят полушутя, а может, так оно и было, даже кот, фабричный любимец, оставил в знак протеста территорию, потому что ему, коту, ни масла, ни сливок, ни даже молока… Дело все же в принципе.
Сам Чхеидзе лично украл на полмиллиона рублей с хвостиком. Но не ради же этих денег посылала его сюда твердая рука Москвы? Так, например, он в Алма-Ату, город яблок, из Тбилиси со своего плодоконсервного завода наладил поставку детского яблочного пюре. Зачем? В то время Алма-Ата даже в неурожайные годы имела за сезон столько яблок, что на них кондитерская фабрика могла работать годами. Не скажите: из Тбилиси — пюре, из Алма-Аты в Тбилиси — деньги. Здесь пюре разворовывалось, а там деньги оставались. Мудро.
Высшим показателем беспредела на фабрике можно считать работу охранной службы — последнего оплота, призванного пресекать малейшее посягательство на государственное добро. Но охрана сама обнаглела настолько, что с утра еще самостоятельно тащила со склада и цехов спирт и сладкую закуску, а подпив, к вечеру уже ленилась ходить по складам и говорила выходящим со смены, а значит, несущим ворованное: “Если сейчас не принесешь сюда коньяка — не дадим вынести то, что ты сегодня украл”.
В общем, на фабрике до конца 1963 года лихая воровская малина цвела и пахла ванилином. А посвященные во внутренние дела люди даже удивлялись, что в городские магазины вообще попадает хоть что-то из продукции нашей кондитерской. Хотя чему удивляться-то? Продавать-то продавали, но в основном то, что воровали, только от своего имени, как свое собственное. Деньги делили с продавцами. Насыщенно жили, полнокровно.
Вот так и шли к коммунизму. Многие таким образом к нему тогда шли. Закончился же этот путь для тех лет тоже довольно традиционно. Восемьдесят человек с кондитерской фабрики судили, а самого нашего героя приговорили к высшей мере. О дальнейшем, впрочем, мы уже говорили.
При написании статьи использованы документальные материалы из фондов Центрального государственного архива РК.
102
Загрузка...
